Как уже говорилось выше, в Веймарскую республику военные дистанцировались от республики, которую и гражданское общество воспринимало скорее как результат поражения, а не легитимный результат общественной эволюции. По отношению же к нацистскому режиму военное руководство выказало изначально гораздо большую готовность к сотрудничеству и лояльность, чем к республике. Это, в частности, выразилось в реакции высшего военного руководства на 30 июня 1934 г., когда вместе с верхушкой СА было застрелено несколько генералов — никто в вермахте за них не заступился. Число жертв 30 июня до сих пор точно не установлено: Гитлер в своей речи в рейхстаге признал казнь 58 и смерть 19 человек, а опубликованная в Париже «Белая книга» указывала на 401 погибшего, из которых 116 были названы поименно. 1 июля в приказе по войскам Бломберг пытался оправдать действия Гитлера и хвалил его за «солдатскую решительность» в деле уничтожения предателей и смутьянов. В приказе выражалась благодарность и верность фюреру и готовность во всем ему следовать. Протесты отдельных офицеров, недовольных убийством генералов рейхсвера, на заседании в военном министерстве 5 июля Бломберг отклонил, указав на то, что проведение акции было абсолютно необходимым делом. Расстрел генералов Бломберг тоже считал необходимым: генерал Шлейхерде плел интриги с Ремом и был связан с заграницей. Известный своими симпатиями к нацистам генерал Реихенау также выступил с оправданием действий Гитлера. Командующий рейхсвером генерал Вернер фон Фрич, хотя и точно знал о характере событий 30 июня, отказался от всяких действий, оставшись, как и большинство генералов, пассивным наблюдателем. И это несмотря на то что барон фон Фрич после вступления Гитлера в должность негласно считался лидером оппозиционных генералов. Его мать была из семьи крупного немецкого теолога Бодельшвинга — откуда и глубоко религиозные чувства генерала. Фон Фрича уважали старшие офицеры, но, как отмечал в мемуарах немецкий генерал Фридо фон Зенгер, у него было очень мало шансов изменить судьбу Германии.
Единственным откликом на события 30 июня была речь престарелого фельдмаршала Августа фон Макензена в день памяти Шлиффена 28 февраля 1935 г., на юбилейном заседании Союза членов бывшего Генштаба, в который входили убитые генералы Шлейхер и Бредов. Макензен призвал почтить их память, но во всем остальном текст этого заявления был составлен в верноподданнических выражениях и передан для предварительного ознакомления адъютанту Гитлера.
В своей речи от 14 июля 1934 г. Гитлер задним числом оправдывал расправу над верхушкой СА тем, что Рем, сотрудничая с генералом Шлейхером и Грегором Штрассером, якобы хотел его устранить. Также Рем хотел соединить СА и рейхсвер и стать во главе народной милиции; Гитлер вспомнил и о своем обещании Гинденбургу оставить рейхсвер вне политики; дополняя картину заговора, Гитлер заявил, что убитые генералы Шлейхер и Бредов были связаны с заграницей. Обвинения Гитлера были совершенно голословными, никаких доказательств он не приводил. Бесспорное суждение о мотивах действий Гитлера сформулировать сложно: с большей или меньшей вероятностью тут могут фигурировать и влияние Муссолини (первая встреча диктаторов произошла незадолго до роковых для СА событий — 14 июня 1934 г. в Венеции), и происки соперников Рема — Гиммлера и Геринга, и угроза Гинденбурга представить рейхсверу полномочия для наведения порядка в стране, и впечатление, произведенное на Гитлера знаменитой Марбургской речью Папена. Бесспорно одно: 30 июня 1934 г. для гитлеровской диктатуры — это такой же порог, как для итальянской фашистской диктатуры убийство Джакомо Маттеотти 10 июня 1924 г. или для сталинской диктатуры — убийство С. М. Кирова 30 декабря 1934 г., или для Наполеона — убийство герцога Луи Антуана Энгиенского в 1804 г.; после этого порога система вступала в радикальную стадию развития, откуда возврата уже не было.
За пять дней до «ночи длинных ножей» командующий рейхсвером генерал Фрич запретил отпуска в армии и объявил о казарменном положении для всех военнослужащих, за два дня — Рем был исключен из «Немецкого офицерского союза». Накануне драмы в партийной газете ФБ появилась статья, подписанная министром рейхсвера Бломбергом, в которой, среди прочего, говорилось: «Роль рейхсвера однозначна и ясна: он служит этому государству из глубокого убеждения в необходимости его поддержки, он стоит на стороне нынешнего правительства не только как единственный в государстве носитель оружия, но и как носитель неограниченного доверия народа и государства. Тесно сплотившись со всем народом, вермахт остается верным руководству государства, президенту Гинденбургу, а также Адольфу Гитлеру, который некогда вышел из наших рядов и навсегда останется одним из нас». Как бы то ни было, но расстрел верхушки СА, бесспорно, был в интересах рейхсвера.
Следующим значимым событием для эволюции роли рейхсвера в жизни Германии стала смерть президента Гинденбурга 2 августа 1934 г., после чего сразу вышел закон (датированный 1 августа), по которому посты канцлера и президента объединялись и Гитлеру предоставлялись новые полномочия. Проведенный 11 августа референдум об объединении функций президента и канцлера завершился триумфально для Гитлера — 96% проголосовало «за». 20 августа Гитлер отправил благодарственную телеграмму Бломбергу за принесенную армией присягу. Для немецкой армии это было беспрецедентно: именно по инициативе Бломберга присяга принималась не как прежде — «народу и отчизне», а лично фюреру. Этот неожиданный ход Гитлера удался по той причине, что если в Веймарскую республику армия вела в значительной степени изолированное существование, то с приходом нацистов положение кардинальным образом переменилось — состояние и настроение общества все больше проникали в армию: с 1933 г. по 1938 г. армия пережила 10-кратное увеличение численности. Вследствие этого рейхсвер из чужеродного в гражданском обществе элемента превратился в его неотъемлемую часть, где отражались все процессы, которые шли в обществе. Разбухание офицерского корпуса с 3800 в 1935 г. до 35 000 офицеров действующей армии и такого же количества офицеров запаса в 1941 г. привело к размыванию и разбавлению традиционных этических правил и норм некогда высшей касты немецкого общества. Вермахт, который начал войну с СССР в 1941 г., не был похож на старую кайзеровскую армию и ее офицерский корпус, — это была армия нацистского тоталитарного режима, в которой доминировали ценности этого режима. Нетрудно предположить, что распространенное в обществе обожание фюрера и его непреклонный авторитет распространились и на армию, поэтому свобода принятия решений в армии сильно сузилась. Буквально через несколько лет после 1933 г. сопротивление в армии свелось к тайной деятельности отдельных групп офицеров. Показательно, что на вопрос одного прусского помещика, почему армия без протеста восприняла убийство двух генералов (в «ночь длинных ножей»), генерал-полковник Бек ответил: «Мой дорогой, если бы я открыто выступил против Гитлера, собственные солдаты застрелили бы меня на месте».
Поэтому не следует особенно удивляться тому, что следующую главу сотрудничества рейхсвера с нацистами составило сотрудничество в еврейском вопросе. Антисемитизм в рейхсвере времен Первой мировой войны был довольно распространенным явлением, о чем свидетельствует печально знаменитый подсчет числа евреев-фронтовиков в процентном отношении к их общему числу в Германии[3], затем «легенда об ударе ножом в спину», возлагавшая вину за поражение Германии в том числе и на «марксистов-евреев». Антисемитизм маразматического свойства был присущ самому влиятельному (в войну и сразу после войны) после Гинденбурга немецкому офицеру — Эриху фон Людендорфу; известны и антисемитские высказывания Вернера фон Фрича. Около 1910 г. в немецкой армии не было ни одного офицера-еврея, то есть дело Дрейфуса, офицера французского Генштаба, в Германии было бы невозможно. Напротив, Австро-венгерская армия насчитывала 2179 офицеров-евреев (среди них — один фельдмаршал), итальянская армия — 500, французская -720. Устойчивый антисемитизм в рейхсвере был одной из причин высокого уровня участия евреев-солдат в солдатских советах в Ноябрьскую революцию в Германии 1918 г., а также почти полного их отсутствия в правых парамилитаристских союзах в тот же период.
