Дядя Лева пожимал плечами и глубоко вздыхал, а потом махнул рукой на образование сына, чем очень обрадовал Адика, который, рано созрев телом, уже к четырнадцати годам успел попортить двух соседских девчонок.
До отца одной из них дошел слушок. Изрядно оттаскав дочку за волосы, он вытянул из нее признание в том, что Адик напоил ее вином и повел на заброшенную стройку, а потом она открыла от боли глаза и увидела его, содрогающегося над ней…
После двух часов истошного рева, битья декоративного сервиза и представления с имитацией сердечного приступа, отец девушки, собрав в кулак дрожащие нервы и рухнувшие амбиции, решительно двинул в сторону Левиного дома. По дороге он извергал проклятия в адрес юного соблазнителя и рисовал в своем воображении сцены Адиковой смерти. От его руки, конечно же! И чем страшнее картины выдавал его помутненный моральным шоком разум, тем более последствия этого шока отлегали от отцовского сердца, как если бы отлив уносил в море обломки королевского фрегата на глазах у нерадивого капитана. Однако не все существо отца бедной девушки готово было взорваться. Маленькая часть разума не горячилась так сильно и терпеливо подсчитывала ущерб. И в тот самый момент, когда в свирепых фантазиях кинжал отмщения впивался в распаленные гениталии Адика, трезвая часть ума выдала цифру в пять тысяч, а чуть позже накинула еще две, так, для торга.
Дядя Лева, едва прослышав о похождениях сына и надвигающейся неприятности в лице отца девушки, спровадил Адольфа в Армению — к родному брату. В спешке он закинул сына в такси: с мешком вещей, тысячью рублями и толстой теткой — своей сестрой, Розой, которую Адик называл «тетя Хоза», что в переводе на русский значит «тетя Свинка». Тетя Роза в ответ все причмокивала да хихикала и ласкала племяша «сорванцом» и «хулиганом».
Не успело такси скрыться за перекрестком, как к дому уже подходил, пузыря багровые щеки, отец девушки. Вид его сочетал в себе ярость кшатрия, подавленную обиду раба и жажду пытки инквизитора времен папы Сикста Четвертого.
Дядя Лева достал из сейфа семь тысяч, потом, подумав немного, положил две обратно.
— Убью, убью!!! — слышал он, выходя из дома с туго перетянутыми кирпичами четвертаков, по одному на каждый карман пиджака.
— Убью суку! Где, где этот сопляк?! Давай его сюда!!! — орал отец девушки, когда, ворвавшись во двор дома, завидел на крыльце дядю Леву.
— Степа, Степа, не кричи, дорогой… Пойдем, пойдем в дом, поговорим… Побеседуем… — гипнотически цедил хозяин.
— Убью гаденыша, убью!!! — перешел на хрип Степан, стремясь посеять панику во вражеских отрядах.
Но дядя Лева, человек по жизни битый, с ворами трущийся и с прокурорами на ты, уверенно, с вниманием подошел к мужчине, сулящему Адольфу страшную смерть, положил ему на плечо руку и спокойно сказал:
— Степа, пойдем в дом, родной мой. Давай…
Степа, ожидая этого жеста, на секунду застыл и через мгновение уже отчаянно ревел в подмышку человека, чей сын обесчестил его дочь.
— Лева, Лева, как мне с этим жить?! — горько рыдал Степан.
— Пойдем в дом, Степ… Пойдем в дом… Все будет хорошо… хорошо…
Где-то часа через два опухший лицом Степан шел к себе домой. Осадок и горечь обиды по-прежнему бередили душу, но наряду с этим в голове зрели большие планы, благо фиолетовые пачки четвертаков грели теперь его, Степана, карман!
Спроваженный на историческую родину, Адольф пробыл там не более года. Все в горном селе было не так, как в столице республики! Воспитанные в строгости девушки не шли на контакт и тем более не кокетничали, травку прикупить у барыг не получалось, ибо никто ею не приторговывал, сходить прошвырнуться по бульвару не выходило, так как не было бульвара. Одним словом — деревня!
Но больше всего Адика бесило то обстоятельство, что все работают не покладая рук! Мужчины, женщины, дети, старики, беременные, калеки, зажиточные и не очень. Ей-богу, как рабы!
Это ж надо: встать на заре, чтобы подоить коров! И это только начало дня!
После дойки скотина изгонялась на выпас в общее деревенское стадо, которое на выходе из села, теряясь в рассветной дымке и вздыбленной пыли, достигало сотни две голов. С каждого дома в стадо входили одна-две коровки, реже — быки. Впереди, покачивая похожей на огромный валун головой, важно и тяжело пер вожатый бык, черный и грозный, как штормовая туча. Чтобы не затрачивать лишнюю рабочую силу, крестьяне договаривались нести чабанский пост по очереди: каждый дом чабанил неделю. Часто вместе с коровами выгоняли пастись и овец. В горных селениях больше предпочитают овец курдючной породы, чем короткохвостой, собственно, из-за курдюка, в котором скапливается много питательного жира и в котором, изъяв жир, изготавливают брынзу. Иногда курдюк разрастается так внушительно, что крепят к нему самодельную тележку, чтобы облегчить овце передвижение.
Помимо выпаса скота, дел оставалось невпроворот. Нескончаемая носка воды с родника. Заготовка навоза. Уборка овчарен и стойла. Чистка песком огромных казанов. Растопка тондыря для печения лаваша. Готовка обеда. Мытье посуды. Стирка белья. Глажка белья. Поход в лес по дрова, но только за подсохшими деревьями. Село раскинулось на территории заповедника — за сруб живого дерева лесником налагался штраф. Рубка дров. Укладка дров. Перевязка дров в небольшие пучки. Поделки по дому. Обработка скудной каменистой земли. Посадка, уход и сбор урожая. Поездка в районный рынок для продажи всевозможных фруктов, ягод, овощей, заготовок. Помимо всего этого — бесчисленные экспедиции в лес за травами, о существовании которых Адик и не знал. Звучащие на армянском языке названия трав придавали их качествам мистический оттенок. «Себехн», листья которого имели зазубрины и напоминали рыбий плавник; мелколистный «чьурчурок», растущий вдоль пологих бережков реки; похожий на лопух «авелюк»; устилающий склоны каменистых гор пахучий «урц»; ароматный и разлапистый «этикот»; горная кинза — «кирминдюк»; «перпет», «портулак», «беки», «бамия» и многие другие. В пищу шли даже луковицы подснежников, которые в марте покрывали фантастическим ковром поляны у самых подножий гор, наполняя воздух пьянящим ароматом пробуждающейся жизни.
Нескончаемый труд сельчан был выше понимания Адольфа, который смотрел на жизнь как на возможность приятного времяпровождения.
И он затосковал.
Поначалу Адик развлекал себя тем, что забирался на вершину лысой, безлесной горы и сбрасывал вниз валуны, которые, ускоряясь, набирали невероятную разрушительную силу. Когда высоко подпрыгнувший камень падал в реку, поднимался чудовищный фонтан брызг, радовавший глаз Адика. Еще интереснее было, если камень подхватывал по пути другие камни, и тогда уже целый камнепад обрушивался в реку, вздымая серию внушительных всплесков.
Второй забавой юного дяди Адо стала ловля скорпионов. В самый солнцепек скорпионы уходили под камни и там пережидали жару. Адик приготовлял заранее листья лопуха, сложенные один в другой и, приподняв камень, ловил навострившегося к атаке скорпиона за напряженный хвост, прихватывая его листом за боковины и фиксируя жало. Данные вылазки, полные опасности и трепета, наполняли моего дядю чувством истинного достоинства, приближая его в собственных глазах к образу древних героев, сражавшихся за свободу этих земель.
