И с чего бы ему улыбаться, бедному лосю?
И вообще, довольно жутко смотреть на этих мертвых зверей, которые глядят со всех сторон, пойманные, выставленные на всеобщее обозрение, будто вспоротые. Да, не хотелось бы Юхе одному оказаться ночью дома у Йенни.
— Что будем делать? — спрашивает Йенни, пока Юха раздевается.
Юха раздумывает.
— Может, почитаем комиксы в комнате у твоего брата? — предлагает он.
И они идут в комнату старшего брата, хоть и знают, что это запрещено.
Комната Конрада такая же старомодная, как и весь дом: письменный стол, люстра, кресло — все темное и древнее. Но на полу лежит куча комиксов, на книжной полке — «Агент Икс-9», собранный по порядку, на стенах висят плакаты с «Queen» и «10сс» и бархатное панно, изображающее заход солнца над огромным водопадом и узкими крутыми скалами.
На вершине самой высокой скалы голые мужчина и женщина подняли руки, приветствуя солнце.
Вообще-то эта парочка непропорционально велика по сравнению со скалами и водопадом, но ничего страшного, это бархатное панно — черные силуэты на ослепительно лилово-розово-желтом фоне — самое прекрасное из всего, что видел Юха.
К каждому дню рождения бархатное панно занимает первую строчку в Юхином списке самых желанных подарков, наряду с «Юным химиком: 40 увлекательных экспериментов, которые ты мог бы провести сам».
Но ничего из этого ему не дарят.
А самое прекрасное панно — то, что висит в комнате у старшего брата Йенни.
Юха подходит к нему.
— Какое красивое!
Йенни встает рядом и внимательно рассматривает панно. Кивает:
— Да, красивое. «Первый восход солнца».
— Закат.
— Восход. Тут написано.
— Только непонятно, как они умудрились забраться на эту верхотуру.
— А ты подумал о том, как они будут слезать, когда им надоест стоять там и махать?
— Ай, какая разница. Все равно я ничего красивее в жизни не видел.
Еще на миг мечты уносят Юху к восходу, который больше похож на закат.
— Ну, теперь давай почитаем комиксы, — решает он и бросается на узкую незаправленную кровать, которая скрипит и шатается, когда на нее плюхаешься.
Под матрасом что-то лежит. Порножурнал — спрятанный, но все-таки немножко выглядывающий наружу, его явно никто не должен увидеть. Юхино сердце начинает биться быстрее. Он знал, что день будет удачным.
— Смотри, Йенни! — шепчет он, вытаскивая журнал.
Йенни краснеет.
— Ой, фу! — восхищенно выдыхает она.
Юха в восторге листает журнал, смотрит на вызывающие картинки: женщины в розовых и голубых париках, с зелеными тенями на веках, с красными накрашенными ртами, женщины, раздвигающие ноги и извивающиеся, женщины, в дырочки которых тыкаются члены размером с полено. Он останавливается на фото, где женщина и мужчина лежат валетом и ласкают друг друга губами.
— Это, наверное, коллаж, так просто невозможно сделать. Смотри!
Он протягивает Йенни журнал. Она внимательно рассматривает фото и задумчиво кивает:
— Очень странно!
Юха и Йенни знают о сексе все, что нужно. Папа запихивает свою письку в мамину дырочку, а потом появляется желтое семя, из которого и получается ребенок.
А то, что кто-то там лежит вот так, валетом, и берет письку в рот, — нет, это просто смешно.
— Читай! — требует Юха.
— «Я до конца ввел свой большой член в ее щель, вибрирующую от вожделения, и она возбужденно закричала: „Горит! Горит!“»
Йенни прерывает чтение и вопрошающе смотрит на Юху:
— Интересно, что это горит?
— Это просто потому, что ей очень приятно. — Юха закатывает глаза — вечно все надо объяснять. — Вот так «Гори-и-ит!»
Он корчит рожи и громко стонет.
— Прекрати! — смеется Йенни и шлепает его, чтобы он перестал. — Так-то уж это не может быть!
— Конечно, может.
— Откуда ты знаешь?
— Да я лежал под маминой и папиной кроватью, когда они трахались, так что я знаю, как все это бывает! — торжествующе заявляет Юха и показывает язык.
— Да ну!
— Ну да.
Они смотрят друг на друга и заливаются смехом.
Затем Юха спрыгивает с кровати.
— Слушай, давай посмотрим, может, у твоего отца где-нибудь спрятаны резинки?
— Давай!
Йенни крадется вслед за Юхой в родительскую спальню.
— Хотя могу гарантировать, что у него там только лекарства и таблетки от головной боли, — добавляет она, потому что знает своего отца.
18
Сэвбюхольм, по которому Юха и Йенни идут в школу, — это поселок с частными домами и большими садами, где растут малина, крыжовник, смородина и сливы. Тут есть новые кирпичные виллы, огороженные высокими заборами, с гаражами, похожими на коробки из-под обуви, возле которых растет молоденький можжевельник и такой же молоденький рододендрон.
Сэвбюхольм — тихий поселок, тихий и неподвижный, как кладбище. Сосны старые и гордые, камни потрескавшиеся и поросшие мхом. Вдоль узких дорог — канавы, в которых весной цветет мать-и-мачеха.
У всех взрослых есть «вольво». У всех детей — велосипеды. У всех подростков — мопеды. Всему свое время и место. Каждое поколение вынашивает свои мечты.
Которых так много.
Мечта о солнечных часах. Это значит — о солнце.
Мечта о миниатюрных ветряных мельницах. Это значит — о ветре.
Мечта о гриле во дворе. Это значит — о том, чтобы любить друг друга и быть вместе.
И еще мечта — самая тайная — о том, чтобы сказать «довольно», собрать вещи и уйти своей дорогой. Что же это означает?
Это означает — мечта о мире, где нет солнечных часов, ветряных мельниц и грилей во дворе.
Совсем другом мире.
19
Я часто о нем думаю. О Сэвбюхольме. Рай на земле, в который мы переехали, когда нам было по два, по три, по четыре года. Там мы должны были расти, защищенные от всего дурного. Наши родители мечтали о счастье, но мучились язвой желудка, нервничая из-за кредита на жилье.
Сэвбюхольм все еще там, где и был, — в десяти с лишним километрах от города.
Ничуть не изменившийся, не подверженный никаким влияниям, такой же закрытый, как и раньше. Он давно уже стер все воспоминания о нас — тех, кто вырос там, обо мне, о тебе, о Марианне, о Йенни — обо всех остальных.
Сэвбюхольм не дышит, не шевелится, он отдыхает после еды.
Как будто Сэвбюхольм ждет, но не чего-то определенного, а просто ждет. Он ждет своего часа, но не для того, чтобы что-то сделать; он просто пожирает время, как и людей, как пожирал нас — чтобы стать жирнее, старше, здоровее.
