Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 49
За горой Кошка я обнаружила заброшенный научный поселок со следами давнего разрушения. Там, в огромном количестве мелких и крупных строений, разбросанных по горным склонам, несколько десятилетий подряд действовал научно-исследовательский институт океанологии. Под эгидой этого института и работала здесь тайная научная структура, известная как Темно-синяя Анфилада.
Темно-синяя Анфилада — так называли море в некоторых древних сектах.
Именно ради этого места Морис Сэгам и прожил целый год в маленькой квартире в бывшей гостинице для холостяков.
Весной я была так близко к этому месту — всего лишь пройти по дороге над морем, обогнуть огромную голову Кошки, миновать скалу под названием Кинг-Конг — там, за кошкой и обезьяной, скрывается местечко Кацивели. Должно быть, название происходит от немецкого katze velle — кошачья волна.
Из разбитых окон бывших лабораторий, из всех точек заброшенного парка, с ржавых металлических террас величественного научного сооружения, которое местные жители величают Храмом Грома, от грандиозных локаторов и истерзанных фургонов, наполненных распадающимися аппаратами, — отовсюду здесь открывается превосходный вид на Косую платформу, торчащую из темно-синего моря. Кошачьи волны лижут своими солеными языками склизкие столбы, на которых покоится эта платформа, склонившаяся набок, словно Пизанская башня. Возможно, когда-то она накренилась под ударами особенно яростного шторма, или ее специально построили с легким наклоном с неведомыми научными целями.
Запад долго жил, цепенея от ужаса перед зловещим и тусклым образом советского ученого — скромного очкарика, бескорыстно увлеченного поиском истины. Этот образ внушал даже больший страх и более глубокое отвращение, чем образ бесчеловечного экспериментатора-нациста. Самоотверженный и вовсе не злонамеренный труженик советской науки пугал сильнее, чем импозантный Вернер фон Браун или фанатичный доктор Стрейнджлав. Именно такие муравьи острой советской мысли и построили эту платформу, и ржавый Храм Грома, и большие локаторы, и лаборатории, где нынче разбиты все стекла.
Большинство этих ученых умерли или были всосаны в себя структурами наподобие компании UNISAUND, но кое-кто еще трудится здесь, незаметно гнездясь среди тлена и разрушения.
Весной я часто видела издали эту платформу, но воспринимала ее как точку, загрязняющую сияние моря, как бывают пятна в алмазах. Теперь платформа казалась мне прекрасной — после того как в далеком Городе Голых фотографию этой платформы показал мне Ларс Интерман.
По-прежнему сохранялось ощущение, что вокруг нас больше агентов, чем иных людей. Профессиональная паранойя — вещь утомительная и скучная. В отеле, где жил Джейк Янг, я заметила девушку — как мне показалось, ту самую, что сомнамбулически блуждала по саду Интермана в костюме Евы.
Джейк Янг поведал мне свой сон. Ему снилось, что он спит, а из недр его ложа выползает маленькая стеклянная ладошка из коллекции Сэгама. Эта прохладная ладонь прикасается к его уху — нежно, робко, вкрадчиво…
Драгоценные глаза, независимые руки, стеклянные фаллосы, керамические уши… Словно бы некое хрупкое тело постоянно распадается на части за горизонтом событий.
Рот может говорить и петь, он умеет улыбнуться, укусить, зевнуть, облизать, сказать правду, солгать, сжать зубы, плюнуть, засосать, высунуть язык, крикнуть, выкурить сигарету, съесть, выпить, блевануть…
Рука может погладить, задушить, ударить, она умеет рисовать и писать, она способна на множество вещей.
Гениталии могут возбуждаться, сливаться воедино, порождать новую жизнь…
Глаз может зажмуриться, вытаращиться, пролить слезу, вращать зрачком…
А что может ухо? Только внимать. Ухо беззащитно, неподвижно, доверчиво. Ухо — это вечно открытая дверь. Ухо — это прекрасная раковина, выплывающая из самых бездонных глубин темно-синей анфилады.
Сэгам возобновил свои психоаналитические сеансы с доктором Бронфельдом. Теперь сеансы проходили не в клинике, а в квартире Сэгама. На одном из сеансов он рассказал врачу о своей детской фобии. В возрасте девяти лет он увидел в театре «Гамлета». Его испугала история гибели датского короля. Отец Гамлета спал в саду, когда к нему приблизился Клавдий и капнул в ухо короля каплю яда. После этого маленький Сэгам целый год боялся спать, опасаясь, что некто капнет ему в ухо яд. Капля датского короля.
Рассказывая эту историю о детском страхе, Сэгам уснул. Увидев, что Сэгам спит, Бронфельд извлек из кармана шприц и ампулу с неким веществом. Набрал в шприц прозрачную жидкость и капнул с кончика иглы одну прозрачную каплю в беззащитное ухо Сэгама.
Бронфельд — хороший врач. Он реализовал страх своего пациента и тем самым исцелил его. Что это был за препарат? Еще одна доза «жидкого звука»? Или противоядие против звукояда? Был ли Бронфельд агентом?
Сэгам после этого излечился от своих странных припадков. Больше у него не оживала рука, он не претерпевал агоний, он избавился от фобии Звука.
А вот Джейка Янга кто-то убил. Жаль, он был отличным парнем.
Незадолго до его гибели мы (я, Джейк и Морис) посетили могилу нашего с Морисом предка. Забытый всеми обелиск среди пустоши. Я увидела улитку на теплом камне. Простой гранит. Генерал Марпл не заслужил мрамора.
Джейк возложил на ступени обелиска британский флаг. Я положила стальной крестик, привезенный из Англии. Морис пожертвовал предку свой мотоциклетный шлем — он ему больше был не нужен. На мотоцикле он не ездил и более не стремился защищать свои уши. Он больше не боялся Звука.
Морис вспомнил, как Звук настиг его. Это случилось в Петербурге, когда Морис и его ассистент Пит Полл разыскали молодого исследователя Петрова. Разыскать Петрова в Петербурге — это как разыскать Йорка в Нью-Йорке, найти Карла в Карлсруэ, обнаружить Эда в Эдинбурге.
В маленькой пещерной комнате Петрова, где впоследствии нашли его труп в окружении трех мертвых дев, в этой комнате Пит и Морис подверглись интенсивному воздействию Звука.
После этого Сэгам стал одиноким и никому не нужным, как обелиск генерала Марпла среди замусоренных полей. Таким бы он и остался, если бы я не полюбила его.
Плавая в осеннем море, я встретила среди волн ту самую девушку, которую видела в отеле, а до этого на вилле Голого агента. Я подплыла к ней, желая сказать, что зря она убила Джейка Янга и Ларса Интермана. Они были моими друзьями, они были хорошими ребятами. Но я этого не сказала — вместо этого я неожиданно для себя поцеловала ее нежные соленые губы. Обнимая тело этой русалки-убийцы в сонных водах прибоя, я думала о том, что вряд ли источник Звука действительно находится на Наклонной платформе, как полагал Голый агент.
Должно быть, само Солнце является источником этого неслышного звука. Ученые лишь усилили это звучание. Немецкий поэт Новалис писал о грохоте Солнца, услышать который можно лишь в особых состояниях сознания. Эти слова поэта стали предвосхищением современных открытий в области физики. Солнце грохочет. Мы не глохнем от этого вопля лишь потому, что Солнце — Коронованная особа. Солнечная корона поглощает грохот звезды, сберегая наш разум. Монархия — дело святое, но она уходит в прошлое. Корона слабеет. Мне ли, англичанке, не знать об этом?
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 49
