Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 132
Столица Лангедока в первой половине XVI века процветала. Ее население выросло с 30 тысяч в 1478 году до 50 тысяч к 1560-м годам. Богатство города основывалось на торговле сельскохозяйственной продукцией, древесиной, кожей, мехами, оливковым маслом, морской солью из Нижнего Лангедока. Тулузские торговцы приумножали капитал и за счет перепродажи товаров из дальних стран: центральноевропейской меди, английского олова, бразильского дерева, португальского сахара. Основными столпами местной экономики были красители для шерстяных тканей и зерно. Мельницы работали круглые сутки, изготавливая муку и синюю краску из листьев вайды. «Мельничный» район Базакль на правом берегу Гаронны служил объектом неизменного восхищения путешественников. Базельский студент Томас Платтер назвал его красивейшим местом христианского мира. На мельницах также валяли сукно и производили бумагу для печатных дворов. Для Рабле Базакль выступает образцом мельничного ремесла: «На таком ручье с Божьей помощью можно было бы и мельницу поставить, но, конечно, не такую, как Базакльская мельница в Тулузе».[25] После опустошительного пожара 1463 года, когда Тулуза почти полностью сгорела, город был заново отстроен из красного кирпича, доныне придающего ему неповторимый облик.
Позднее, когда в Лангедок придут идеи Реформации, Тулуза станет оплотом католицизма. Французский гуманист и книгоиздатель Этьен Доле (1509–1546), учившийся на юридическом факультете Тулузского университета, резко выступал против городских властей, бичуя их религиозный фанатизм – и был изгнан из города, чтобы уже в Лионе выпустить памфлеты, осуждающие «тулузское варварство». Участь профессора права Тулузского университета Жана Катюрса из Кагора, известного гуманиста, оказалась еще более печальной: его обвинили в ереси и летом 1532 года сожгли. У того же Рабле Пантагрюэль, проследовав в Тулузу, «отлично выучился танцевать и фехтовать обеими руками, как то принято у местных студентов, но едва он увидел, что эти самые студенты живьем поджаривают своих профессоров, точно это копченые сельди, то не стал там долее задерживаться и, отбывая, воскликнул:
– Не дай мне бог умереть такой смертью! Я от природы человек пылкий, куда мне еще подогреваться на костре!»[26]
Позднее, в 1550–1554 годах, тулузский парламент отправит на смерть больше еретиков, чем даже парижский: на долю Тулузы пришлось 40 процентов смертных приговоров от общего числа по всей стране.[27] Терпение протестантов исчерпается, и в 1562 году религиозные распри выльются в хаос и кровавые уличные бои. И, хотя в конечном счете католикам удастся одержать верх над гугенотами, звезда тулузского процветания закатится навсегда.
Но это будет потом, а в 1525 году молодой врач Мишель Нотрдам в охваченной чумой Тулузе своими глазами видит: от бедствия не защищают ни деньги, ни положение в обществе. Перед лицом смерти нет ни бедного, ни богатого, ни знатного, ни безродного. Мишель своими глазами видел железную клетку на мосту Сен-Мишель, в которую по приговору суда заключались «богохульники» перед тем, как опустить ее в воду на время, достаточное для того, чтобы осужденный захлебнулся. Быть может, тогда в его голову закралась мысль: не является ли чума Божьим наказанием за человеческую жестокость?
В 1528 году весь юг Франции вновь охватила эпидемия, еще более жестокая, чем прежняя. После ее окончания, осенью следующего года, Мишель вернулся в Монпелье, чтобы получить степень доктора. Впоследствии он вспоминал, что пять лет активной медицинской практики отдалили его от книжных занятий и он чувствовал себя очень плохо подготовленным к экзаменам.[28] Ему было 26 лет.
Согласно правилам, по прибытии на медицинский факультет Университета Монпелье 3 октября 1529 года «Michelet de Nostre-Dame» представился прокуратору студентов Гийому Ронделе, с тем чтобы тот внес его имя в реестр. Этот любопытный документ, в деталях повествующий о событиях студенческой жизни с 26 марта 1526-го по 15 декабря 1535 года, находится в Межуниверситетской библиотеке Монпелье.[29] Его страницы сохранили следы скандала, виновником которого стал молодой Нострадамус. Имя его вычеркнуто, а на полях красуется пояснение: «Тот, кто здесь записан, был аптекарем. Мы были уведомлены аптекарем этого города [господином] Шант (имя не расшифровано. – А. П.), а также он дурно отзывался о докторах. Потому-то я, Гийом Ронделе, как прокуратор студентов, вымарал его из реестра».[30] Помимо хулы на авторитетных врачей, Нотрдаму вменяется в вину и то, что он смешивал две специальности, собственно врачебную и фармацевтическую, в то время как это были разные профессии с разными правилами. Однако конфликт удалось уладить. Двадцатью днями позже Нотрдам был принят Антуаном Ромье, который вписал его в книгу регистрации студентов под номером 943.
Оплатив регистрационный сбор, Мишель отправился к канцлеру, где должен был подтвердить, что он рожден в законном браке, что ему не менее 22 полных лет, что он исповедует религию римско-католического обряда, а также то, что он никогда не занимался ручным (ремесленным) трудом. Хирургия и фармацевтика считались тогда ремеслами, и ими пробавлялись изгои медицинского мира – аптекари и цирюльники, которым пришлось вести долгую войну за признание их ремесел частью медицинской профессии (первым признанным стал знаменитый Амбруаз Паре, основоположник военно-полевой хирургии).
В реестре сохранилось собственноручное письменное заявление будущего предсказателя: Мишель де Нотрдам, родом из Прованса, из города Сен-Реми Авиньонской епархии, прибыл для обучения в университет Монпелье, чей устав он клянется соблюдать. Он оплатил регистрационный сбор и избрал Антуана Ромье своим руководителем. Все это случилось 23 октября 1529 года.[31] Через месяц, 23 ноября, в университете Монпелье произошло важное событие. Было принято решение о сооружении анатомического театра – каменного стола для вскрытия и препарирования, каменной же кафедры для профессора и скамеек для студентов. «Официальные» анатомирования были редким событием и, как правило, производились публично. Помимо студентов, на них присутствовали любопытствующие представители дворянского сословия и местной буржуазии, в том числе и женщины (вскрывались чаще всего мужские трупы). В числе зрителей встречались даже монахи и священники. Жажда знаний была распространена во всех образованных слоях общества, и малоаппетитное зрелище собирало не меньше публики, чем ныне показ модной одежды. Само вскрытие осуществлял ремесленник-хирург, орудуя скальпелем согласно распоряжениям преподавателя.
Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 132
