– Как же здорово, что ты снова дома!
Кармен крепко прижала к себе Эйву. Выпирающий живот мачехи колыхался между ними. Но не успела она заключить падчерицу в объятия, как та ловко вывернулась из них.
– У нас огромные планы на нынешний вечер, – как ни в чем не бывало продолжила Кармен, привыкшая к строптивости девочки. – Бренда сподобилась испечь пирог, а ты ведь знаешь, что она берется за стряпню разве что под дулом пистолета.
– В следующий раз я, пожалуй, возьмусь кухарить, только если кто-нибудь из вас помрет, – заверила, подходя к ним, Бренда – высокая и гибкая, как ива, женщина с короной рыжих волос.
При всей своей тонкости она была сильной и имела властный, даже царственный вид. Мейкон прозвал ее Мстительной павлинихой Пикок, хотя ему хватало ума не произносить это вслух в присутствии Бренды.
– Как ты себя чувствуешь, детка? – спросила та, в свою очередь обнимая Эйву. От нее пахло корицей.
– Почему все меня об этом спрашивают?
– Люди всегда так делают, когда не знают, что сказать, – без обиняков объяснила бабушка Уоша.
– С ней все в полном порядке, – заверил подошедший Мейкон. – А скоро будет совсем хорошо, – прибавил он.
Бренда еще раз обняла Эйву и сказала:
– Ну, чем бы это ни было, мы со всем справимся. Так что не волнуйся понапрасну, детка.
– Хорошо, мэм. – Эйва украдкой выглянула из-под руки Бренды.
– Вижу, тебе не терпится поболтать с Уошем, – заметила та ее взгляд и выпустила девочку из объятий.
Эйва с Уошем стояли под козырьком крыльца. Мальчик был еще бледен, однако выглядел вполне здоровым.
– Привет, – тихо сказал он.
– Надеюсь, ты не собираешься по новой демонстрировать мне свое пузо? Потому что, откровенно говоря, смотреть там особо не на что. Помнишь ту гигантскую зефирину из последних «Охотников за привидениями»? Так вот, один в один – твоя копия.
– Заткнись, – прыснул Уош.
– А мне потом кошмары снились.
– Заткнись! – повторил он и наконец обнял ее. От него пахло сосновой хвоей, травой и рекой.
– Ладно, хорош, – оборвал подошедший Мейкон. – Идемте за стол. Я есть хочу.
Ужин оказался мешаниной из сладостей, вредностей, разговоров о больнице и о происходящем в городе, о том, что пишут в Интернете насчет авиашоу, а также о том, сколько перепостов набрало видео.
Они не говорили лишь об одном, хотя все время ходили вокруг да около. О том, что именно произошло в тот день. Что и как тогда сделала Эйва. Почему она ни о чем не помнит? Неужто рана действительно просто затянулась? А Уош? На самом ли деле он выздоровел? Взрослые весь вечер упорно молчали, затолкав свое любопытство глубоко в глотки, будто диковинные шпагоглотатели.
После ужина Уош с Эйвой вернулись на крыльцо. Глядя на звезды, они слушали рассказы Мейкона, Кармен и Бренды, вспоминавших о том, каким был Стоун-Темпл прежде, – такое направление приняла беседа после обсуждения репортажей о «вторжении» в город орд приезжих.
– Тебе больно? – вдруг спросил Уош.
– А что у меня должно болеть?
– Ну, что-нибудь, – пожал он плечами. – Ты вроде как сама не своя.
– Такому заядлому чтецу следует выражать свои мысли несколько яснее, Уош.
– Чем богаты, – ответил он.
Тут на крыльцо запрыгнул сверчок. Замерев на истертых дубовых досках, насекомое уставилось на детей. Однако петь для них сверчок явно не собирался.
– Во всяком случае, ты понимаешь, о чем я.
Эйва, конечно же, понимала, хотя ни за что бы в этом не созналась. Поняла практически сразу же после того, как очнулась в больнице. В тот день она почувствовала себя настолько хорошо, что смогла самостоятельно подняться с койки и пойти в ванную. Отец бросился ей помогать, но дочка вполне унаследовала материнское упрямство. Оттолкнув протянутую руку, она медленно, будто улитка, доплелась до ванной комнаты, в то время как Мейкон следил за каждым ее шагом, готовый в любой момент вскочить и поддержать.
– Со мной все нормально, – объявила она тогда отцу, открывая дверь ванной.
Запершись, подошла к раковине. Несколько шагов вымотали ее настолько, что Эйва почти забыла, зачем пришла. Сопя, склонилась над раковиной. Потом, затаив от страха дыхание, подняла голову и посмотрела в зеркало. Там отражалась какая-то незнакомка.
У девочки в зеркале был облик Эйвы, но кожа слишком сильно обтягивала кости лица. Скулы, и так довольно острые (еще одно «наследство» от матери), казались теперь каменными выступами, торчащими из скалы. Темная прежде кожа поблекла, сделалась сухой, шелушащейся и выглядела так, словно вот-вот лопнет и из трещин потечет кровь. Будто лицо обветрилось на морозной вьюге, если не чего похуже. Щеки и лоб усыпаны были какими-то пятнами. Короче, вид до того странный, что Эйва даже задумалась, не мерещится ли ей это.
А еще она подумала, что хуже уже ничего не может быть.
Выписавшись, Эйва в глубине души надеялась, что тот зазеркальный двойник исчез навсегда. Однако Уош, в полном соответствии со своей честной натурой, подтвердил то, что она и сама знала: ничего, по существу, не изменилось.
Казалось, сверчок глядит на них в упор. Из тьмы широкого ночного мира, объемлющего траву и деревья, звучало тихое пение других сверчков. Удивительно, как такие крошечные существа могут так громко заявлять о себе миру! Их песня становилась все громче, затопляя уши Эйвы и Уоша, заглушая слова – еще не произнесенные, но которые – подростки знали об этом – следовало произнести. Слова о том, что произошло в день осенней ярмарки под развалинами силосной башни.
– Наверное, он больной, – сказал Уош, глядя на безмолвного сверчка. – Иначе не приблизился бы к нам, – мальчик склонился над насекомым, которое даже не пошевелилось. – Точно, больной. Или раненый. Знаешь, как отличить самца от самки? Это легко: стрекочут только самцы.
– Что ты несешь, Уош? – Эйва зябко сложила руки на груди, чувствуя охвативший ее холодок.
– Ну, извини, – ответил Уош.
Он осторожно поднял сверчка. Насекомое сидело у него на ладони словно изящная черная статуэтка. Удрать сверчок не пытался, лишь неловко завозился.
– У него лапка сломана, – сказал Уош, протягивая ладонь к Эйве.
Повисла тишина, пропитанная требовательным любопытством и жаждой ответа на каверзный вопрос, засевший у них в головах. Был только один способ получить ответ.
– Ты всегда это умела? – выдавил Уош.
Эйва раскрыла ладонь, и мальчик пересадил туда сверчка.
– А это важно? – поинтересовалась она. – Это что-то во мне меняет?
– Если ты считала, что должна хранить тайну даже от меня, получается – ты не такая, какой я тебя представлял. Вот и все.
