Джерри удалось дозвониться кому-то из своих коллег и объяснить ситуацию, так что, несмотря на небольшую задержку «скорой», как только дядю Пэта привезли в больницу, его сразу же направили в операционную, где прочистили заблокированную артерию. Слава Богу, он быстро пошел на поправку. Если уж вам суждено пережить сердечный приступ, думаю, дом кардиохирурга — не самое плохое место для этого.
Днем 1 февраля 2005 года на свет появились Шон и Амели. Мне повезло — роды прошли нормально. Дорогу головкой проложил Шон. За ним последовала его сестра, решившая первым делом явить миру свою попу. Появление мальчика застало нас врасплох — мы-то были уверены, что у нас две девочки! Надо же было нам так опростоволоситься! Видно, не быть нам светилами в акушерстве. Снова роды преподнесли нам приятный сюрприз. О том, как рад был Джерри сыну, говорила его широкая лучезарная улыбка, с которой он ничего не мог поделать. Что касается меня, я, признаться, слегка ошалела, когда увидела лежащего на своем животе мальчика. Видит Бог, он не был самым красивым из новорожденных: немного деформированное тельце и повернутая набок головка, но я все равно полюбила его сразу, и с радостью могу сказать, что сейчас он превратился в очень даже милого мальчика, настоящего симпатягу. Амели была красавицей с момента рождения: крохотный комочек с розовыми пухлыми губками. Вдруг нас в семье стало пятеро. Как же мы радовались!
Через несколько часов Джерри привез Мадлен знакомиться с братиком и сестричкой. Она, будучи старше их всего лишь на каких-то двадцать месяцев, вошла в палату в своей смешной сиреневой пижамке, на ногах тапочки с собачьими мордочками. Когда Мадлен увидела Шона и Амели, глаза ее загорелись, ротик открылся от удивления, и она подняла вверх руки, растопырив маленькие пальчики. У меня при виде ее восторга сердце буквально растаяло от нежности. Оценивающе осмотрев своих будущих товарищей по играм, она примостилась рядом со мной на каталке, и нас увезли в послеродовую палату. То был особенный момент. Это одно из моих любимых воспоминаний о Мадлен, и сейчас я не могу думать об этом без слез.
К счастью, Шон и Амели оказались простыми в обращении детьми, с родительской точки зрения: они ели и спали, ели и спали. Мадлен приспособилась к изменившимся условиям на удивление легко, особенно учитывая то, что она сама была еще совсем маленькой. Понятное дело, что после рождения близняшек нам с Джерри небо показалось с овчинку, но наш дом был полон любви и смеха. В рабочие дни ко мне на несколько часов приходила моя подруга Аманда, что давало мне возможность заняться кое-какими домашними делами и забрать Мадлен из яслей. Для меня всегда было важно, чтобы я сама ее забирала. Мне хотелось, чтобы она понимала, насколько она мне дорога и как сильно я ее люблю.
Шона и Амели я, так же как и Мадлен, кормила грудью, и иногда мне очень хотелось обзавестись парой дополнительных рук. Обычно такое настроение меня охватывало во второй половине дня, ближе к вечеру, когда я оставалась одна с детьми. Близняшек я кормила по очереди, это означало, что, пока я занималась первым, второй, голодный, не только сердился, но еще и превращался в потенциальную жертву старшей сестры, которая требовала к себе внимания. Бывало и такое, что я, кормя одного ребенка, ногой качала колыбель другого, пока Мадлен карабкалась мне на плечи.
Ночью мне было проще, потому что тогда я могла кормить обоих одновременно, и на это, соответственно, уходило в два раза меньше времени. Но это мне удавалось исключительно благодаря мужу. Он просыпался вместе со мной, помогал пристроить второго малыша к груди и готовил мне чай и тосты. Мы с ним стали прекрасной командой, хотя сейчас, думая об этом, я не могу сказать наверняка, кому из нас было тяжелее.
Через шесть недель после рождения Шона и Амели умер отец Джерри. Когда сестра Джерри, Триш, позвонила нам и сказала, что Джонни совсем плох, мы побросали самое необходимое в машину, взяли детей и помчались в Глазго. Вечером мы уже были рядом с Джонни в больнице, а под утро его не стало. Нам очень жаль, что он так и не увидел близнецов, но нас согревает мысль о том, что он в свои последние годы имел возможность общаться с «малышкой Мадлен». Между ними образовалась связь, которая, я уверена, обогатила их жизни.
Следующие два года были наполнены счастьем. Джерри получил должность кардиолога-консультанта в Гленфилдской больнице в Лестере вскоре после рождения Шона и Амели, а когда им исполнился годик, я снова вышла на работу: полдня принимала больных, полдня наставляла студентов-медиков. Времени на себя у нас с Джерри почти не оставалось — благодатные денечки, когда мы могли в пятницу после работы пойти с коллегами в паб, остались в прошлом. Мы теперь даже не имели возможности вместе бегать, нам приходилось заниматься этим по очереди, но мы были совсем не против. У нас была такая семейная жизнь, к какой мы стремились, наши мечты стали явью. В тех редких случаях, когда мы все же выбирались куда-нибудь, сами или с друзьями, за детьми присматривали дядя Брайан и тетя Дженет.
В старом доме в Куиниборо нам пятерым было тесно, тем более что мы часто принимали у себя родственников и друзей, поэтому в 2006-м мы переехали в большой дом на тихой улице в Ротли, деревне, где жили дядя Брайан и тетя Дженет. Там были почтовое отделение, универмаг, кафе, несколько неплохих пабов и интересных магазинов, благодаря чему мои прогулки с детьми приобрели больше смысла.
Но детям несравненно больше нравилось ходить в соседнюю деревню, где была открытая для посещения ферма с развлечениями наподобие катания на тракторе и кормления животных. Мадлен, бывая на Стоунхерстской ферме, любила кормить овец, разговаривать с осликами и качаться на веревке в сенном сарае. Еще она могла всю экскурсию болтать с фермером Джоном. Ее, похоже, больше всего удивлял тот факт, что у его жены почти такое же имя, как и у нее, только (о чем не уставала напоминать нам Мадлен) пишется по-другому, через «э» — Мэделин. Кульминацией экскурсии обычно становилось катание на тележке, прицепленной к трактору. Фермер Джон поднимал на прицеп Шона и Амели в их двухместной коляске, мы с Мадлен карабкались сами, усаживались рядом с остальными посетителями, и трактор трогался.
О нашем первом лете, проведенном в Ротли, у меня сохранились только хорошие воспоминания. Новый дом нам сразу стал родным, и мы впятером провели немало солнечных веселых дней в саду, на качелях и горках, пуская мыльные пузыри и раскрашивая раскраски «в одних трусиках», как выражалась тетя Триш (спешу добавить, что последнее относится только к детям), или разговаривали, купаясь вместе в «лягушатнике».
Захватывающе было наблюдать за тем, как дети ладили между собой, как они росли и как у каждого проявлялся свой собственный характер. Когда они были маленькими, Мадлен больше походила на Шона, и со временем между ними установилась особенная связь, хотя потом Мадлен и Амели стали настоящими подружками. Амели была девочкой уверенной, храброй, немного с сумасшедшинкой. Поначалу мне казалось, что она на меня совсем не похожа, но от этого я любила ее еще больше. В саду она забегала по ступенькам на горку, бросалась на скат и стремительно съезжала вниз, заливаясь смехом. Шон всегда поднимался на горку осторожно, наверху задумывался на минуту, после чего разворачивался и так же осторожно спускался по ступенькам на землю. Они мне чем-то напоминали персонажей компьютерных игр — Бесстрашного Фреда и Осторожного Джорджа. Когда они собирали пазлы, Амели, используя грубую силу, составляла фрагменты в бессмысленные картинки, Шон же, напротив, дотошно изучал каждый кусочек головоломки, после чего сам, без посторонней помощи аккуратно складывал мозаику. Наверное, ему присуща методичность, а у Амели больше развиты интуиция и артистизм. Сейчас они, конечно, немного изменились. Шон стал держаться увереннее (дают о себе знать папины гены), и ему уже не свойственна навязчивая приверженность к порядку. Амели утратила чертовщинку (чему я несказанно рада), но все еще остается непоседой. И еще она выросла в самую красивую, самую любящую и заботливую девочку из всех, кого я когда-либо встречала. Они остаются лучшими друзьями.
