«Время обтешет», — сделал вывод Алексей, но, видимо, ошибся. На четвертом курсе неожиданно для всех Саша Филевский вступил с Радченко в открытую борьбу за лидерство. Правда, поначалу это напоминало разведку боем. Что-то не позволяло ему переступить ту грань, которая могла вызвать у Алексея открытое противостояние.
И тут появилась Тамара… Вернее, в их поле зрения она попала давно, но до тех пор, пока Радченко не проявлял к ней интереса, Филя ею тоже не интересовался. Возможно, стараясь привлечь внимание девушки, он рассчитывал утереть нос Алексею, кто знает? Все это было неприятно Радченко, плюс ко всему сплетня, стоившая досадного поступка. Вот потому и решил поговорить с Филей всерьез: надо было раз и навсегда отбить у него охоту даже приближаться к Тамаре.
В тот декабрьский вечер Алексей обнаружил его в легком подпитии, что само по себе не способствовало разговору. Однако Филя молча отреагировал на достаточно жесткие заявления и угрозы, и это успокоило, хотя должно было насторожить… Кто мог подумать, что его слова станут стартовым механизмом для раскручивания всего худшего, что скопилось в Филиной душе?
Через час влетевший в комнату Пашка одной фразой обратил Алексея в разъяренного зверя. Драка случилась прямо в коридоре. Как и когда им под руку попал декан, Леша не помнил: в те минуты весь мир для него сфокусировался на этом подонке, посмевшем прикоснуться грязными руками к самому дорогому на свете. Да окажись на коридоре сам ректор, его бы и это не остановило!
На следующий день, уже на грани исключения из института, Алексей ни грамма не сожалел о случившемся. Он всего лишь защитил честь любимой девушки, а потому, когда его вызвали в ректорат, не собирался ни плакаться, ни раскаиваться и уж тем более просить, чтобы его простили и позволили доучиться. Он готов был выслушать приказ об отчислении, но едва переступил порог огромного кабинета ректора, растерялся: прямо на него смотрели глаза уважаемого человека в форме, и сам он при этом едва заметно ему улыбался.
О том, что Куприянов появился в кабинете у ректора из-за Тамары, Алексей догадался сразу, как и о том, что об истинной причине вчерашней драки он и ректор осведомлены гораздо лучше других. Значит, ради его спасения она поделилась с Евгением Ивановичем такими неприятными подробностями… Словно в тумане он выслушал приказ о строгом выговоре, о возмещении материального ущерба, буркнул «извините» декану, не помня себя, вернулся в комнату, и вдруг его осенило… Он все понял! Понял Тамару, ее поступки, ее странные переходы от любви к ненависти!
Как же права была Инночка! Вот она, Тамара, как на ладони, со своим собственным взглядом на мир, идущая по прямой. Для нее не существует серых полутонов, есть черное и белое! А он все время вынуждал ее сворачивать с этого прямого пути, заставлял смешивать цвета, в результате — бесконечные ссоры, глупые выходки, резкие слова… Ее нельзя ставить перед фактом, нельзя на нее давить, обманывать — да много чего нельзя! Лучше дать время, чтобы она сама все осознала, приняла другое решение, возможно, противоположное принятому ранее. Ведь впоследствии она признавала свои ошибки. Какой же он глупец!
Леша вскочил с места, промчался по коридору, свернул на лестницу, перепрыгнул через несколько ступеней и… столкнулся лицом к лицу с Тамарой. Она сделала шаг, а он просто сгреб ее в охапку, прижался щекой к волосам…
Спустя несколько дней своим неуемным поиском новых ощущений их долгожданную идиллию едва не разрушил Артем.
Алексей хорошо помнил тот вечер. В ресторане гремела музыка, почти все в зале дружно танцевали у эстрады, а он никак не мог дождаться окончания гулянки. Ему было скучно, потому что не было той, о которой в последние месяцы не переставал думать. Вольно или невольно он сравнивал с ней всех девушек в зале и улыбался от мысли, что все они ей проигрывают. Если бы не Кушнеров, он давно покинул бы данное мероприятие, но, кажется, друг отпустил тормоза. Мало того что перетанцевал почти со всеми дамами, так еще и вылил изрядно.
«Дома жена беременная, а он чудит, — не мог понять его поведение Алексей. — Да еще решил остаться на ночь в общежитии. Зачем?»
Судить Артема он не собирался — у того своя голова на плечах, но возникала одна неувязочка: друг мог оказаться некстати, ибо сегодняшнюю ночь он планировал провести вместе с Тамарой. Как — не столь важно, главное, чтобы она была рядом: пусть привыкает, а дальше будет видно. Неужели теперь придется все отменить? Артему он отказать не мог, так как из-за почти постоянного отсутствия законного хозяина койко-места свободная кровать в его комнате прочно закрепилась за Кушнеровым.
«В конце концов, не маленький, дорогу в общежитие знает», — наконец не выдержал Алексей и, отыскав взглядом друга, подал знак рукой, что уходит.
Тихо и незаметно он покинул зал, спустился в вестибюль к гардеробу, как вдруг откуда ни возьмись, пошатываясь на высоченных каблуках, появилась Лида Тишковская и, уцепившись за его дубленку, буквально рухнула ему на руки.
— Лида, извини, я ухожу, — оглянувшись на стоящих у колонны преподавателей и куривших пятикурсников, попробовал он разжать ее пальцы.
— Я с тобой, — объявила мертвецки пьяная девушка.
Все, кто был неподалеку, замерли от удивления. Во-первых, никто прежде не видел Тишковскую в таком состоянии, а во-вторых, многие уже знали, кого назначили новым ректором: между собой преподаватели обсуждали именно эту тему!
— Слушай, отстань! — с силой дернул Алексей дубленку, чувствуя растущее раздражение.
Не устояв на каблуках, девушка качнулась и стала заваливаться набок. Она точно грохнулась бы на блестящие мраморные плиты, если бы не вовремя подоспевший Кравцов.
— Радченко! Что вы себе позволяете! — рявкнул он, пытаясь удержать отнюдь не хрупкую Лиду.
— К ее состоянию я не имею никакого отношения, — буркнул Алексей и зашагал прочь.
У самой двери он набросил на плечи дубленку и свернул к однокурсникам: хотелось закурить, а зажигалка осталась где-то наверху.
— Совсем у бабы крыша съехала, — чиркнув спичкой, посочувствовал Щедрин. — Слушай, у меня просьба, — вспомнил он, о чем весь вечер хотел поговорить с приятелем: — Давай на ночь комнаты поделим: Томка — к тебе, я — к Ленке…
В это время Лида окинула Кравцова туманным взором и едва слышно произнесла:
— Или вы прикажете ему проводить меня домой, или вам придется оправдываться перед папой за то, что недосмотрели за его дочерью.
Петр Викторович остолбенел: студентка сопливая! Почувствовав закипавший в груди гнев, он глубоко вдохнул, выдохнул, с трудом проглотил тугой ком в горле, снова вдохнул, выдохнул… К сожалению, у «сопливой» студентки был отнюдь не «сопливый» родитель.
— Хорошо, — скрипнув зубами, он прислонил девушку к ближайшей колонне и направился в сторону пятикурсников.
— Алексей, — негромко окликнул он. Леша даже ухом не повел: за все годы учебы Кравцов ни разу не назвал его по имени. — Алексей, — повторил тот. — Можно вас на минуточку?
