— В отпуск? Давно пора!
— Нет, не в отпуск.
— Что-то случилась?
— …Я беременна.
Тамара внимательно посмотрела на Таню и, нисколько не сомневаясь в том, кто отец ребенка, уточнила:
— Володя знает?
— Нет… У него своя жизнь… И у меня с малышом будет своя.
Тамара достала из пачки сигарету, помяла ее и сунула обратно: после больницы она курила все меньше, усилием воли старательно контролируя этот процесс.
— Хочешь повторить мою ошибку? Много лет я тоже верила, что у меня с сыном своя жизнь… Из Володи выйдет хороший отец. Почему ты не хочешь ему открыться?
— Я до сих пор не знаю, как он ко мне относится, — опустила глаза Таня.
— А навязываться не хочешь, потому что гордая, — улыбнулась Тамара.
— Я так давно его люблю и так устала ждать этих коротких встреч… В начале июля сказал, что приехал на неделю, а через три дня снова укатил в Москву… — заплакала Яковлева. — Зато теперь у меня будет его ребенок… Я сначала испугалась, анализы на вакуум сдала, а потом передумала… Ты ведь вырастила Сережку одна? И я смогу… Уеду куда-нибудь, устроюсь на работу — фельдшеры везде нужны.
— И ты думаешь, я тебе позволю уехать? — обняла ее Тамара. — Немедленно прекрати плакать — малышу вредно. На правах старшей я не дам тебе совершить глупость, как не позволила мне когда-то тетя. Это первое… Второе: твой Володя из тех мужчин, для которых признание в любви — все равно что предложение руки и сердца. Возможно, ему мешает работа.
— Я понимаю… Тома, а ты сильно любила Алексея, когда вы расстались?
— Сильно. Потому и ребенка оставила, и уехала подальше. Но у нас было все гораздо сложнее!
— И сейчас его любишь?
— Люблю.
— Тогда почему вы не вместе? Ведь и он тебя любит.
— А ты откуда знаешь?
— Да все знают, — пожала плечами Таня. — Стоит только разочек увидеть, как Алексей Ярославович на тебя смотрит… Он тебя любит и боится! До дрожи в коленках, правда!
Тамара улыбнулась, снова достала сигарету, покрутила в пальцах и снова сунула в пачку.
— Я и сама себя порой боюсь, — неожиданно ответила она. — Всю жизнь хотела доказать, какая я сильная, независимая, бесстрашная… Слушай, я, кажется, поняла, с чего надо начинать строить площадь Согласия! — вдруг осенило ее. — Я не того хотела! Я не хотела быть счастливой!..
В ту ночь Таня осталась в доме Крапивиной. Наутро, взяв с нее обещание, что не станет спешить с отъездом «в никуда», Тамара подвезла ее к дому и отправилась на работу.
«В крайнем случае будет жить у меня, — размышляла она по дороге в офис. — Правду в таком случае ни от кого не скроешь, но, с другой стороны, зачем ее скрывать? Даже если Чернов не женится, от ребенка он никогда не откажется», — здраво заключила она.
Ближе к обеду позвонил Сергей, и Тамара долго слушала пересказ событий очередного прошедшего дня.
«Надо бы позвать Володю и все ему сообщить, — мелькнула мысль. — Нет, — остановила она себя. — Не по телефону».
— …А еще отец сделал твой большой портрет с фотографии — с той, которую нашли у бабушки, и повесил в холле. Так что теперь мы каждое утро с тобой здороваемся, — продолжал делиться новостями Сергей. — В воскресенье у него день рождения, может, ты наконец-то прилетишь? — с затаенной надеждой попросил сын. — Мам, мы без тебя скучаем. Особенно я. Я же привык с тобой отдыхать…
«В холле висит мой портрет… Каждое утро они со мной здороваются… Скучают… Привык отдыхать со мной». — выехав к вечеру из офиса, вернулась она к разговору с сыном.
Поставив Сережкин «рено» на площадку перед коттеджем, Тамара долго смотрела на закрытые ворота гаража. Овладевшее после вечернего разговора с Таней желание стать счастливой не отпускало. Войдя в дом, она неуверенно выдвинула ящик, где хранились ключи, достала брелок с пультом…
Автоматические ворота с легким скрипом медленно поползли вверх, показалась покрытая налетом двухмесячной пыли машина. Коснувшись пальцем капота и оставив на нем блестящую полосу Тамара обошла ее, открыла дверцу и села на водительское сиденье.
«А ведь и правда — один к одному “зайчик”, — осмотрела она салон. — Даже не верится, что это другая машина».
С каждой минутой сердце в груди стучало все сильнее, и этот новый его ритм будоражил, радовал, хотелось громко смеяться, петь во весь голос, любить всей душой, открыто, не таясь!
Тамара решительно сунула ключ в замок зажигания и через минуту выехала из гаража. Вдоволь покружив по окрестностям, она остановилась на высоком холме и вышла из машины: справа темнел лес, слева покачивались золотистые поля еще не убранной пшеницы, вдалеке в лучах заходящего солнца поблескивала гладь водохранилища.
«Хорошо-то как! — запрокинув голову, посмотрела она на синее безоблачное небо. — Почти счастье… Однако хочется познать его в полном объеме!»
— Валечка, дорогая, привет! — буквально через минуту позвонила она Плотниковой. — Извини, если снова не вовремя, но в воскресенье мне надо кровь из носу быть на Мальорке… Полечу одна… Что так срочно? — переспросила она. — Кажется, поняла, с чего надо начинать строить площадь Согласия… Нет, ничего не перепутала… Да знаю я, что в Париже! — расхохоталась Тамара. — Повторить, как называется? Площадь Согласия моей души…
Сентябрь 2001 — август 2005
На волнах чувств пришла пора проститься… Жизнь продолжается, и в ней всему есть срок. В душе друзьям, ожившим на страницах, Я навсегда оставлю уголок. В фантазиях, печалях и сомненьях — Как в параллельном мире я жила. Путь непростой, судеб переплетенье. Я до сих пор в героев влюблена… Но в снах моих уже другие лица… Томятся ожиданием: «Давай!» …Чтоб повстречать кого-то по дороге, Кому-то надо нам порой сказать: «Прощай…»
