Мы постарались отпраздновать Йол по-своему, но вышло неудачно, так, слабое подобие домашнего праздника, а в разгар попойки, ввалившись, будто мышь в рог с пивом, явился Коротышка Элдгрим, выпрыгнул из тени и сообщил, что два греческих кнорра вышли из Юлиановой гавани и двинулись на юг, а на борту у них Старкадовы псы и сам Старкад, наизлейший и самый ловкий из них.
Мы вытащили с молитвы коленопреклоненного брата Иоанна, принялись тянуть веревки и вывешивать холстину паруса, и, когда выходили из гавани, я подумал с горечью, что Один не мог выбрать лучшей ночи для погони — в такие ночи он гоняет по небосводу свору Дикой Охоты собак и обрекает неупокоенных мертвецов шляться среди живых до конца года.
Однако в предутренней тьме ничто не шевелилось, лишь туман цеплялся за причалы и склады, точно дым над жирной водой или остатки прерванного сна. Город спал в тишине поры, какую здесь именовали Христовой ночью, и никто не видел и не слышал, как мы подняли парус и медленно выскользнули из гавани на серый морской простор.
Волчье море, как мы его называли, было серым до седины, обнажало белые клыки пены, накатывалось неуклюжими, вздыбленными волнами, из-за чего грести было непросто, а нутро бунтовало даже у самых крепких. Только отчаяние могло выгнать в море в такую погоду.
Но мы были северянами, и с нами плыл Гизур, парусный мастер. Пока еще виднелись звезды, он стоял у борта, зажав в зубах кусок плетеной веревки, к которой был привязан осколок моржовой кости; по нему он и прокладывал курс.
Еще он умел читать воду и ветер и перешел на нос, выставляя подбородок, будто собака морду, и принялся вертеть головой, выискивая ветер; щеки его намокли, а мы все воодушевились и развеселились.
Гизур и увидел кнорр впереди, вскоре после того, как Великий Город остался за спиной, поутру, когда иней посеребрил наши бороды. Целых два дня мы не выпускали кнорр из вида, держась позади ровно настолько, чтобы нас не заметили. Впрочем, тщетная предосторожность — уж если мы их видим, значит, они нас и подавно.
— Что скажешь, Орм сын Рерика? — спросил Гизур. — По-моему, им известно, что мы следуем за ними. Но ты ведь меня знаешь — я и на холодную воду дую.
Потом пала стужа, и мы потеряли Старкада — во всяком случае, нам так подумалось. Финн нес дозор, покуда остальные сгрудились кучкой, пытаясь согреться. Парус давно обвис, но нас упорно тащила вперед вода, бурлившая в узком проливе, который греки называют Геллеспонтом; одни мы, да еще рыбы, отваживаются шнырять тут в темноте. Я было взялся метать руны, чтобы отыскать Старкада, но Финн вдруг завопил во все горло, заставив нас подскочить.
Когда я пробился к борту, вдалеке из тумана проступала лишь серая тень. Финн, хмурясь, потер обледеневшую бороду.
— Это был кнорр, точно — мы почти ему кормовое весло смахнули, а когда я их окликнул, они как драпанут!
— И я бы удрал, — усмехнулся брат Иоанн, — окликни ты меня на своем варварском наречии. Ты по-гречески звал?
Финн признал, что нет, в основном потому — это он изрек громко и цветисто, — что не в состоянии запомнить больше пары-тройки слов, и брату Иоанну это отлично известно, а если он забыл, то он, Финн, охотно напомнит крепким пинком под зад.
— В следующий раз попробуй свои несколько слов, — посоветовал брат Иоанн. — «Et tremulo metui pavidum junxere timorem», как говаривал древний римский скальд. «И я страшился напугать сильнее того, кто был уж перепуган». Учти на будущее.
Все захмыкали, вообразив целый корабль греков, спугнутых рыком одного-единственного северянина, а Финн, купая бороду в пиве и давясь куском хлеба, вяло отварчивался.
Сигват сказал, что вздумайся Финну окликнуть другой корабль, как советует брат Иоанн, тот тоже развернется и сгинет, ведь кому охота слушать, как у них спрашивают, сколько они возьмут за облизать ятра?
— Или, — добавил Квасир, — с них потребуют еще два рога с пивом и тарелку баранины.
Но Радослав со значением посмотрел на меня; мы оба знали, потому что в нас было больше от торговцев, чем в других, что на этом корабле был Старкад — по крайней мере, некоторые из его людей. Торговцы живут сплетнями; какой груз куда везут, какую цену дают за какие товары и в каких портах… Они высасывают слухи, как младенец материнскую грудь, и, чтобы раздобыть новые, болтают со всеми, кто попадается им на пути. Если ты не на боевом корабле или на вертком хавскипе, который скорее волк, чем овечка, с тобой норовят заговорить и вызнать новости; от тебя не удирают, прячась в тумане, будто стыдливая девица за мамкин подол.
Убегают разве что от спятивших северян, что вышли в Геллеспонт в ночи.
Так или иначе, кнорр ушел на юг, а мы поплыли следом. Утром Сигват бросил кости на мокрой палубе и долго пытался понять, что означает выпавший расклад, а Коротышка Элдгрим глядел из-за его плеча. В конце концов Сигват изрек прорицание, и Гизур налег на кормило, когда парус вздулся от ветра. Я прикинул, что мы выбрали наиболее вероятный торговый путь, и спросил себя — в самом ли деле таков совет богов или просто Сигват прислушался к здравому смыслу.
Куда больше меня грызла тревога, не обманулись ли мы с этим кнорром, — а если и не обманулись, то был ли на его борту Старкад? Несколько дней подряд я изводил себя этими размышлениями. Куда они уплыли? Не разминулись ли мы с ними в тумане?
Как всегда, Один явил истину — тонкой струйкой дыма на окоеме.
Дым поднимался от сгоревшего греческого кнорра, тяжело осевшего на корму. Совсем недавно на нем бушевало пламя, но морская вода уняла огонь, оставив лишь тлеющие уголья. Два мертвых тела колыхались на волнах поблизости, не желая покидать корабль даже после смерти.
Встав на носу, Арнор зацепил багром и подтащил ближе одно из тел. Он был исландец, и все потешались над ним за то, что он повсюду таскается с китобойным багром вместо копья, — но Арнор умел пользоваться этим оружием и сейчас оно тоже пригодилось.
Оба тела были изранены, кровь давно вытекла, и раны зияли точно бледные и безгубые пасти. Мертвецов раздели донага, и на палубе «Волчка» они выглядели откровенно жалко. Вода стекала на доски с тел.
— Закололи и обобрали, — сказал брат Иоанн, разглядывая мертвецов. — Эта вот отметина от стрелы, но не смертельная. Хотя и с зазубринами была — видите, мясо выдрала.
— Я знаю этого, — неожиданно проронил Финн.
— Кого? — уточнил я.
— Этого, с отметиной и косоглазого. Он был в «Дельфине», охранял Старкада. Помню, я подумал, что за уродливый тролль, и хотел даже подправить ему рожу…
Всякое случается на Дороге китов.
Вот очередное тому доказательство, сгоревший и брошенный кнорр. Брат Иоанн пал на колени и начал молиться своему Христу. По-моему, тот уж больно суров, раз ему возносят хвалы за погибель людей, пусть и наших врагов. Не знал, что Христос, этот трусливый божок, столь кровожаден, — но мне еще многому предстояло научиться: как изрек Финн, согласившись следовать за мной, у меня и пиво на губах не обсохло.
