Мадам Дельфина приняла Виолетту в тесной гостиной, в которой клавикорды казались огромными как слон. Они уселись на хлипкие стулья с гнутыми ножками выпить кофе из малюсеньких, будто для карликов, расписанных цветами чашечек и поговорить — обо всем сразу и ни о чем, как случалось уже не раз. После нескольких экивоков Виолетта изложила цель своего визита. Вдова была поражена тем, что кто-то обратил внимание на не имевшую никакой ценности Тете, но она соображала быстро и тут же почуяла возможность поживиться.
— Я не думала продавать Тете, но в вашем случае, когда речь идет о моей любимой подруге…
— Надеюсь, что девочка здорова. Она такая худая… — перебила ее Виолетта.
— Ну уж не оттого, что ее не кормят! — воскликнула обиженная вдова.
Кофе был налит снова, и разговор зашел о цене, которая Виолетте показалась непомерной. Чем больше она заплатит, тем выше будут ее комиссионные, однако она не могла слишком нагло обманывать Вальморена: цены на рабов были известны всем, особенно плантаторам, которые покупали их постоянно. Тощая как глиста, сопливая девчонка была не ценным товаром, а скорее тем, что дается в придачу, в благодарность за оказанное внимание.
— Мне очень жаль расставаться с Тете, — вздохнула, смахивая несуществующую слезу, мадам Дельфина, после того как договоренность о цене была достигнута. — Это хорошая девочка, она не ворует и по-французски говорит так, что не придерешься. Я никогда не позволяла ей обращаться ко мне на этом ужасном негритянском наречии. В моем доме никому не позволено коверкать прекрасный язык Мольера!
— Даже и не знаю, для чего ей это пригодится, — прокомментировала Виолетта, усмехнувшись.
— Как это «для чего»! Горничная, которая говорит по-французски, — это очень элегантно. Тете будет замечательно прислуживать своей хозяйке, уверяю вас. Вот другое дело, мадемуазель, признаюсь, что мне пришлось пару раз выпороть ее, чтобы отбить у нее подлую привычку сбегать.
— Это серьезно! Говорят, от этого нет спасения…
— Это верно, но только когда речь идет о недавно привезенных из Африки, тех, что раньше были свободными, но Тете родилась рабыней. Свобода! Какая гордыня! — воскликнула вдова, вонзая взгляд своих куриных глазок в малышку, что стояла возле двери. — Но вы не беспокойтесь, мадемуазель, больше она не будет пытаться. В последний раз она провела в бегах несколько дней, и, когда мне ее привели обратно, оказалось, что ее покусала собака и она бредит от жара. Вы себе и представить не можете, чего мне стоило ее вылечить, но наказания она не избежала!
— И когда это было? — задала вопрос Виолетта, обратив внимание на враждебное молчание рабыни.
— Около года назад. Сейчас ей бы такая глупость и в голову не пришла, но на всякий случай все-таки присматривайте за ней. В ней та же проклятая кровь, что и в ее матери. Не идите у нее на поводу, ей нужна твердая рука.
— Что вы имели в виду, говоря о матери?
— Она была королевой. Все они говорят, что были королевами там, в Африке, — пошутила вдова. — Сюда она приехала брюхатой; с ними всегда так — как сучки в течке.
— Да, спаривание. Матросы на кораблях их насилуют, как вам известно. Ни одну не пропускают, — произнесла Виолетта, с содроганием думая о своей собственной бабке, пережившей переезд через море.
— Эта женщина чуть не убила собственную дочь, представьте себе! Нам пришлось вырвать ребенка из ее рук. Месье Паскаль, мой супруг, да упокоит Господь его душу, принес мне младенца в подарок.
— Сколько ей тогда было?
— Пара месяцев, не помню. Оноре, другой мой раб, дал ей это странное имя — Зарите, и он же выкормил ее молоком ослицы. Потому-то она такая сильная и выносливая, но и упрямая. Он научил ее делать всю работу по дому. Она стоит куда больше, чем я за нее прошу, мадемуазель Буазье. Я продаю ее только потому, что думаю скоро вернуться в Марсель, ведь я еще могу попробовать изменить свою жизнь, вам не кажется?
— Конечно же, мадам, — ответила Виолетта, разглядывая напудренное лицо женщины.
Она забрала Тете в тот же день, не взяв с ней ничего, кроме тех лохмотьев, в которые та была одета, и грубой деревянной куклы, из тех, что использовали рабы для церемоний вуду. «Не знаю, откуда она взяла эту гадость», — сказала мадам Дельфина, протянув руку, чтобы отнять у девочки куклу, но та вцепилась в свое единственное сокровище так отчаянно, что Виолетте пришлось вмешаться. Оноре со слезами на глазах распрощался с Тете и пообещал ей, что будет ее навещать, если ему позволят.
Тулуз Вальморен не мог сдержать свое разочарование, когда Виолетта показала ему, кого она выбрала в горничные его жене. Он ожидал увидеть кого-нибудь постарше, лучшей внешности и с большим опытом, а не эту лохматую девчонку со следами ударов на теле, сжавшуюся, как улитка в домике, когда он спросил, как ее зовут. Но Виолетта уверила его, что жена его останется весьма довольной, как только она подготовит как следует эту девчонку.
— А это во сколько мне обойдется?
— Договоримся, когда Тете будет готова.
Три дня спустя Тете впервые использовала голос, чтобы спросить, верно ли, что этот господин и будет ее хозяином: она-то думала, что Виолетта купила ее для себя. «Не задавай лишних вопросов и не думай о будущем. Для рабов существует только сегодня», — объявила ей Лула. Восхищение, которое Тете испытывала по отношению к Виолетте, сломило ее сопротивление, и вскоре она с энтузиазмом включилась в жизненный ритм этого дома. Она ела с жадностью, как любой, кто раньше жил впроголодь, и уже через несколько недель ее скелет оброс каким-никаким мясом. Она жаждала учиться. Ходила за Виолеттой как собачонка, пожирая ее глазами и лелея в глубине души неисполнимое желание — стать как она, такой же красивой, элегантной и самое главное — свободной. Виолетта научила ее сооружать замысловатые модные прически, делать массаж, крахмалить и гладить тонкое нижнее белье и всему остальному, что могло бы потребоваться от нее будущей хозяйке. По мнению Лулы, не стоило так уж стараться, ведь испанки не отличались утонченностью француженок и были очень непритязательны. Она своими руками сбрила с головы Тете грязную копну волос и заставляла ее часто мыться — привычка, совершенно незнакомая для девчушки, потому что мадам Дельфина полагала, что вода ослабляет организм; она и сама ограничивалась тем, что проводила влажной тканью по потаенным уголкам своего тела и обливалась духами.
Лула и Тете едва-едва помещались вдвоем в той каморке, в которой обе спали. Чувствуя, что девчонка заполнила собой все вокруг, Лула изводила ее приказаниями и руганью и скорее по привычке, чем по злобе частенько, когда Виолетты не было дома, отвешивала ей подзатыльники, но зато не скупилась на еду. «Чем раньше ты потолстеешь, тем раньше отсюда уйдешь», — говорила Лула девочке. Со старым Оноре, когда он робко приходил к ним с визитом, она, наоборот, была воплощением любезности — провожала его в гостиную, усаживала в лучшее кресло, подносила хорошего рома и слушала затаив дыхание его разговоры о барабанах и артрите. «Этот Оноре — настоящий месье. Как бы мне хотелось, чтобы хоть кто-нибудь из твоих друзей был таким же хорошим, как он!» — говорила она потом Виолетте.
