— Мог бы.
— Но не будешь.
Гуннлаугур покачал головой:
— Не думаю.
Ты глупец. Однажды ты поймешь, почему Гримнар о нем такого высокого мнения.
Сердце Гуннлаугура упало. Он не знал, чего хотел от Арьяка. Он даже не понимал, почему проблема с Ингваром так беспокоила его. За пятьдесят семь лет, прошедших со смерти Хьортура, он никогда не ощущал тяжести бремени командования. Теперь же внезапно ему стало казаться, что на него взвалили одну из наковален Арьяка и она тянет его в темную бездну.
— Я сплотил эту стаю вокруг себя, — произнес он, разговаривая отчасти с Арьяком, отчасти сам с собой. Вальтир — это мой меч. Я научился пользоваться им, и со временем он стал еще более смертоносным. Бальдр и Ольгейр так же надежны, как Фреки. Ёрундур — вредный старый мерзавец, но и от него есть польза, к тому же с боевым кораблем он управляется так, как будто это ледовый ялик. Я горжусь ими и не хочу видеть, как стая развалится.
Гуннлаугур снова покачал головой.
— Ему здесь не место, — сказал он. — Не сейчас. Он сделал свой выбор.
Выражение лица Арьяка не изменилось, он не осуждал, не смеялся и не сочувствовал. Неподвижный, как камень, в честь которого он получил свое прозвище.
— Тогда ты должен не послушать Рагнара, — заметил Арьяк. — Но скажи честно, парень: тебя действительно беспокоит именно это?
Гуннлаугур поднял глаза.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты веранги отряда Ярнхамар. Если тебя волнует твоя стая, то ты можешь пойти против ярла в этом вопросе. Он может не уступить, но будет уважать тебя. Но если проблема в тебе, если все дело в твоей слабости, то он рассмеется тебе в лицо и прогонит с глаз долой, как кэрла. Я слышал, Молодой Король любит посмеяться, ему не надо будет искать вескую причину для тебя.
Гуннлаугур ощутил вспышку гнева, гордость, которая всегда жила в нем, оказалась уязвлена. Правая рука инстинктивно сжалась в кулак.
Арьяк был быстрее. Огромный воин отбросил Гуннлаугура от наковальни, с силой толкнув его в грудь. Выражение лица на секунду стало более жестким, на нем отразились презрение и растущая боевая ярость.
Потеряв равновесие, Гуннлаугур отступил назад. Он ударился обо что-то — это оказалась оружейная стойка, и металлические клинки и рукояти посыпались на пол вокруг него.
— Что такое, Волчий Гвардеец? — поддразнивал его Арьяк, надвигаясь, подняв огромные кулаки для удара. — Испугался Гирфалькона? У тебя кровь остыла с тех пор, как вы в последний раз сражались друг с другом на равных?
Гуннлаугур бросился на Арьяка в ответ. Два воина столкнулись, борясь, как старые медведи в пещере.
— Я ничего не боюсь! — проревел Гуннлаугур. Он обхватил руками торс Арьяка и яростно толкал его назад. — И ты это знаешь!
Арьяк выдержал давление, и из его рта вырвался странный звук. Наполовину ослепленный гневом, Гуннлаугур едва услышал его, уже занося кулак для удара.
Затем он узнал грохочущее фырканье — самый похожий на смех звук, который могло издавать высушенное жаром кузни горло Арьяка.
Гуннлаугур остановился, его яростная атака неожиданно утратила смысл. Он разомкнул захват и отошел от Арьяка с пылающими щеками.
Арьяк терпеливо рассматривал Волка, не переставая улыбаться.
— Хорошо, — произнес он. — Хорошо. На какой-то миг я подумал, что у тебя крыша поехала.
Гуннлаугур перевел дух. Гнев уходил так же быстро, как появился, уступая место стыду.
«Почему меня так легко разозлить? — подумал он. — Почему так просто спровоцировать?»
Арьяк, по-прежнему посмеиваясь, вернулся к наковальне.
— Ты позволяешь этим чувствам завладеть тобой, — сказал он, подбирая клинок и снова начиная его рассматривать. — Хьортур назвал бы тебя вожаком стаи, если бы прожил достаточно долго, чтобы выбирать. Кровь Русса, я бы и сам так сделал, ты можешь бить довольно сильно, когда сам этого хочешь.
Гуннлаугур опустил руки вдоль тела. Он чувствовал себя измотанным. Одно задание за другим, год за годом; когда-нибудь это должно было сказаться.
— Итак, что ты будешь делать? — спросил кузнец.
— С Эверссоном? Я встречу Ингвара как брата. Я бы хотел получить его клинок в свою стаю. Если он бросит мне вызов, я смогу подавить его. Если он будет бросать вызов остальным, я приму это.
Арьяк провел латной перчаткой по краю наковальни.
— Стая священна, — сказал он. — У нее своя жизнь, более важная, чем наша. Ты не можешь контролировать эту жизнь, только немного направлять. Если судьба снова сводит тебя с Ингваром, то стая сплотится вокруг вас обоих, так или иначе.
Гуннлаугур слушал.
— Гордость придает тебе сил, парень, — продолжал Арьяк. — Позволь ей сделать тебя еще сильнее — ты заслуживаешь своего места, но не позволяй ей ослепить тебя. Никто из нас не может быть важнее, чем стая. В конечном счете именно она должна выжить.
Взгляд Арьяка расфокусировался. Было похоже, что он обращается теперь не столько к Гуннлаугуру, сколько к себе.
— Запомни это, — сказал он. — Ты, я, Ингвар, сам Старый Пес, мы все никто поодиночке. Мы живем только ради стаи. Именно она делает нас смертоносными, вечными. Ничто больше не имеет значения.
Гуннлаугур поклонился. Он получил свой ответ. У него было то, за чем он пришел.
— Я понимаю, — ответил он.
Арьяк кивнул:
— Хорошо. Тогда ты можешь идти, и я вернусь к работе.
— Да. Примите мою благодарность, владыка.
Арьяк нахмурился:
— Не называй меня так. У нас одно звание.
Гуннлаугур улыбнулся сам себе. На какое-то мгновение он действительно забыл об этом.
— Ну конечно, — сказал он.
Волчий Гвардеец. Веранги.
Арьяк снова взялся за молот. Это было намеком, что пора уходить, и Гуннлаугур развернулся, направляясь к далекому шуму Хаммерхолда. Он шел медленно, прокручивая в голове слова Арьяка.
«Мы живем только ради стаи».
Это были знакомые слова, но ощущение от того, что ему о них напомнили, было странным.
«Именно она делает нас смертоносными, вечными».
С каждым пройденным шагом он чувствовал себя немного сильнее.
«Ничто больше не имеет значения».
Глава третья
Десантно-штурмовой «Громовой ястреб» под названием «Вуоко» стоял на приангарной площадке. От его уродливой, выщербленной серой поверхности исходил пар: лед, намерзший за время полета, испарялся в жаре ангара. Дальше, от самых пандусов въезда, на протяжении всего похожего на пещеру помещения сервиторы и обслуживающая команда кэрлов со стуком и грохотом выполняли тысячи рутинных задач. Шум в корабельных ангарах верхнего Вальгарда никогда не затихал. В них всегда раздавались рычание и свист работающих двигателей, или металлический лязг заряжаемых орудий, или громыхание машин-заправщиков, ползущих по скалобетонному полу.
