Оттого и семейной жизнью жить она не могла,Ей был ненавистен быт и уюта домашнего сладости,И когда сгущалась за окнами черно-синяя мгла,Ей вспоминались иные, очень горькие радости…
Эпизод 8
Знаешь, почему я тебе так подробно, хотя и непоследовательно, рассказываю эту историю? Потому что мне не с кем по-настоящему поговорить. Больше всего на свете я любила разговоры с залом. Не с пустым, естественно, а наполненным людьми, как подсолнух семечками. Стоило мне выйти на сцену, большую или маленькую, я себя наконец-то чувствовала в своей тарелке, в которой мне хотелось прожить всю жизнь, как жемчужине в раковине. Но из этой тарелки-раковины меня вытряхивала окружающая среда. И, похоже, наконец, вытряхнула навсегда. После окончания Литинститута я работала в разных театрах, выступая со своей концертной программой. Слово «артистка», записанное в трудовой книжке, вызывало у меня перманентный приступ тинейджеровской эйфории. Наконец-то сбылась мечта идиотки! На самом деле ничего не сбылось. Каждый раз, когда я ступала на путь сбычи мечт, конечный результат оказывался пародией на первоначальный замысел. Видимо, то ли Бог был глуховат, когда я его о чем-то молила, то ли формулировать просьбы нужно было точнее. В моей жизни существовали две равновеликие ценности: ах-любовь и творчество, в которое эта куртуазная сука периодически сублимировалась. Очень хотелось и там, и там грандиозного успеха. Самой малозначительной составляющей успеха я считала его материальную часть. Я и до сих пор не очень-то уважаю дензнаки. Надо сказать, они мне отвечают взаимностью. Детство я провела в полном достатке (по советским меркам). И на всю жизнь запомнила, что достаток к счастью отношения не имеет.
Это как Божий дар и яичница – две сущности, не вступающие друг с другом в интимную связь. Даже если бы на меня свалились какие-то несметные богатства, они не смогли бы повлиять на количество и качество творчества и любви. А все остальное, то, что можно купить, не представляет (и тем живем, на том стоим) никакой ценности…
В своей погоне за сукой-любовью я никогда не знала меры. А надо бы знать, если хочешь успеха. Я презирала законы психологии, мужской и женской, полагая, что все они писаны для плебса, а в моем исключительном случае просто не работают. Еще как работали, конечно же, мне в наказание! Оказалось, что даже несоблюдение простейшего правила: мальчики звонят и назначают встречу девочкам, а не наоборот – может испортить личную жизнь до ее полной непригодности. Я часто (но, слава богу, не всегда) спешила и не желала ждать, когда мне соизволят чего-то там назначить. А дальше уже все было предрешено. Ленивые мужчины всегда идут в обход, они предпочитают спящих красавиц, таких себе страдающих хронической анемией снежных королев. Если же по твоим женским жилам течет холерическая кровь, ты слишком легко возбудима и испытываешь высшую степень разрядки не только в койке, но и за письменным столом или на сцене, не жди взаимной любви в ее привычном бытовом воплощении. Ты всегда будешь опережать своего партнера. Он просто не успеет осознать, может он без тебя существовать или нет. Так жизнь и пролетит.
Хватая за хвост свою пролетающую жизнь, я в который раз оказалась в городе на Неве. Мой попутный ветер по-прежнему дул в том направлении. Это было в год гибели советской империи. И хотя Союз находился уже при смерти, в гостинице «Октябрьской» с меня потребовали за сутки проживания всего 9 советских рублей. (Нынче точно такие же 24 часа стоят от 150 у. е.). Тот мой самый первый номер находился на третьем этаже напротив тогдашнего буфета. Зазвонил телефон и трубка заговорила уникальным обветренным питерским голосом:
– С приездом, Александрина! Я очень тебя ждал. Буду через пару часов, не жалей денег, гуляй, фирма все оплатит. Целую. Твой Леха.
Часа через три дверь распахнулась, он влетел в комнату и прямо в кроссовках рухнул на кровать. А почему бы и нет? Ты же понимаешь, подруга, что в этой обуви не ходят по улицам, а перепрыгивают из автомобиля прямо в номер гостиницы.
– Я чертовски устал. Пришел сегодня домой в 7 утра.
– Так ложись и спи.
– Только с тобой!
На проштампованной гостиничной простыне всюду было написано «октябрьская» – то ли у меня просто рябило в глазах, то ли узор был такой. Прошло много лет, а я до сих пор помню все крупные планы моей любимой сентиментальной «фильмы». Сначала я вижу надпись на простыне, потом себя с полуприкрытыми глазами и шалой полуулыбкой, потом его голову надо мной и еще крупнее – его бешеные, сверкающие, как коньячные звезды, глаза… и руки, сжимающие мое лицо.
