— Уж это точно, — согласился Дункан. — Наверное, из-за его вороватого взгляда.
— Вороватый взгляд у него потому, — Вайолет и сама бросила вокруг вороватый взгляд, желая удостовериться, что Учитель Чингиз не слышит, — потому, что на самом деле он не Учитель Чингиз. И он вообще не учитель гимнастики. Он — замаскированный Граф Олаф.
— Я знал, что ты его узнала, — обрадовался Клаус.
— Граф Олаф?! — воскликнул Дункан. — Какой ужас! Как он напал на ваш след?
— Стьюк, — мрачно заявила Солнышко.
— Сестра хочет сказать что-то вроде: «Он нас везде находит», — разъяснила Вайолет. — Она права. Но не важно, как он нас разыскал. Главное — он здесь, и несомненно у него уже готов новый план, как украсть наше наследство.
— А почему ты сделала вид, что не узнала его? — спросил Клаус.
— Да, — подтвердила Айседора. — Если бы ты сказала завучу Ниро, что Чингиз на самом деле Граф Олаф, Ниро прогнал бы этого кексолиза, извини за грубое слово.
Вайолет покачала головой в знак того, что не согласна с Айседорой, но ничего не имеет против слова «кексолиз».
— Нет, Олаф слишком хитер, — возразила она. — Я знала: если я попытаюсь сообщить Ниро, что он не учитель гимнастики, он все равно сумеет выкрутиться, как в случае с Тетей Жозефиной, и с Дядей Монти, и с остальными.
— Верное рассуждение, — согласился Клаус. — Плюс если Олаф подумает, что одурачил нас, больше останется времени, чтобы раскусить его замыслы.
— Лерт! — дополнила Солнышко.
— Сестра имеет в виду, что мы за это время успеем осмотреться — нет ли тут его помощников, — перевела Вайолет. — Очень правильная мысль, Солнышко. Я об этом не подумала.
— У Графа Олафа есть помощники? — возмутилась Айседора. — Несправедливо, чтобы такой плохой человек имел помощников.
— И помощники не лучше, чем он сам, — добавил Клаус. — Среди них две женщины с напудренными лицами, они заставляли нас участвовать в олафовском спектакле. Потом тип с крюками вместо рук, он помог Олафу убить Дядю Монти.
— И, кроме того, не забудь, лысый, он помыкал нами на лесопилке, — напомнила Вайолет.
— Эгину! — Солнышко хотела сказать что-то вроде: «А еще помощник — не то мужчина, не то женщина». — Что значит «эгину»? — Дункан достал записную книжку. — Я хочу записать все подробности, относящиеся к Олафу и его труппе.
— Зачем? — спросила Вайолет.
— Зачем? — переспросила Айседора. — Мы собираемся вам помочь, вот зачем! Неужели вы думаете, мы будем сидеть сложа руки и смотреть, как вы пытаетесь избежать его когтей?
— Граф Олаф очень опасен, — предупредил Клаус. — Если вы попробуете нам помочь, вы подвергнете свою жизнь опасности.
— Ну и что? — заявил Дункан, хотя, с сожалением должен сказать, Квегмайрам как раз следовало бояться, и еще как бояться. Дункан с Айседорой вели себя очень храбро и жаждали помочь бодлеровским сиротам. Но храбрость часто обходится дорого, и за нее приходится платить. Речь идет, разумеется, не о каких-нибудь пяти долларах. Речь идет о гораздо, гораздо более высокой цене, такой страшной, что я даже не хочу сейчас об этом говорить, а хочу вернуться к описываемой сцене.
— Не беспокойтесь, — сказал Дункан. — Сейчас нам нужно выработать план. Мы должны доказать завучу Ниро, что Учитель Чингиз на самом деле Граф Олаф. Как нам это сделать?
— У Ниро есть компьютер, — задумчиво произнесла Вайолет. — Ниро показывал нам на экране небольшое изображение Олафа, помните?
— Да. — Клаус покачал головой. — Он сказал нам, что усовершенствованная компьютерная система не допустит сюда Олафа. Вот вам и компьютер.
Солнышко закивала в знак согласия. Вайолет подняла ее и посадила к себе на колени. Ниро дошел до особенно визгливой части сонаты, и детям пришлось пригнуться друг к другу поближе, чтобы продолжать разговор.
— Если пойти к Ниро прямо с утра, — сказала Вайолет, — мы успеем поговорить с ним наедине, без Олафа. Мы попросим его заглянуть в компьютер. Нас Ниро может не послушать, но компьютер-то должен хотя бы убедить его проверить личность Учителя Чингиза.
— Может, Ниро заставит Олафа снять тюрбан, — предположила Айседора, — и тогда обнаружится одна-единственная бровь.
— Или снять дорогие кроссовки, — добавил Клаус, — и тогда обнаружится татуировка.
— Но если вы поговорите с Ниро, — заметил Дункан, — Учитель Чингиз будет знать, что вы его подозреваете.
— Да, и поэтому нам надо быть сверхосторожными, — сказала Вайолет. — Необходимо, чтобы Ниро узнал про Олафа, но Олаф не узнал про нас.
— А пока, — заявил Дункан, — мы с Айседорой проведем свое расследование. Может, нам удастся обнаружить кого-то из олафовских помощников, которых вы описали.
— Это очень бы пригодилось, — одобрила Вайолет, — но только если вы твердо уверены, что хотите нам помочь.
— Не будем больше об этом говорить. — И Дункан похлопал Вайолет по руке. И больше они об этом не говорили. Они не говорили о Графе Олафе в продолжение всей сонаты Ниро, и потом, когда он играл ее во второй раз, и в третий, и в четвертый, и в пятый, и даже в шестой, и тем временем стало совсем-совсем поздно.
А бодлеровские сироты и тройняшки Квегмайры просто сидели и наслаждались теплом дружеского общения. У слов этих много смыслов, но все имеют отношение к счастью. Хотя, казалось бы, трудно быть счастливым, когда слушаешь жуткую сонату, вновь и вновь исполняемую человеком, который не умеет играть на скрипке, когда находишься в жутком интернате, а неподалеку сидит злодей, без сомнения замышляющий что-то злодейское. Но счастливые моменты в жизни Бодлеров случались редко и к тому же неожиданно, и дети научились ценить это. Дункан не снимал своей руки с руки Вайолет и рассказывал ей о невыносимых концертах, на которых бывал когда-то, при жизни родителей, и Вайолет была счастлива, слушая его рассказы. Айседора начала сочинять стихотворение про библиотеку и показала Клаусу то, что успела записать в свою черную книжку, и Клаус был счастлив внести кое-какие поправки. А Солнышко, прикорнув на коленях у Вайолет, кусала подлокотник кресла и была счастлива оттого, что кусает что-то по-настоящему твердое.
Не сомневаюсь, вы и сами догадываетесь, без моего предупреждения, что у Бодлеров скоро все пойдет еще гораздо хуже, но я хочу закончить эту главу в момент дружеского общения и не стану забегать вперед, к неприятным событиям следующего утра, или к дальнейшим тяжким испытаниям, или к ужасному преступлению, знаменующему конец пребывания Бодлеров в Пруфрокской подготовительной школе. Разумеется, впоследствии все это будет иметь место, и не к чему притворяться, будто этого не случилось. Но давайте на минутку забудем об отвратительной сонате, о кошмарных учителях, о противных учениках, любящих дразниться, и о еще более злосчастных событиях, которые скоро произойдут. Насладимся этим кратким мгновением душевного тепла, испытываемого Бодлерами от дружеского общения с тройняшками Квегмайрами, а что касается Солнышка — от общения с подлокотником. Давайте насладимся в конце этой главы последним счастливым моментом, какой еще очень, очень нескоро выдастся всем этим детям.
