Ознакомительная версия. Доступно 5 страниц из 22
Партия М. Т. Лорис-Меликова потерпела сокрушительное поражение. 29 апреля он послал императору прошение об отставке. На следующий же день Александр III ответил: «Любезный граф Михаил Тариелович, получил Ваше письмо сегодня рано утром. Признаюсь, я ожидал его, и оно меня не удивило. К сожалению, в последнее время мы разошлись совершенно с Вами во взглядах, и, конечно, это долго продолжаться не могло. Меня одно очень удивляет и поразило, что Ваше прошение совпало со днем объявления моего Манифеста России, и это обстоятельство наводит меня на весьма грустные и странные мысли. Так как Ваше здоровье действительно сильно расстроилось за последнее время, то понимаю вполне, что оставаться Вам трудно на этом тяжком посту. Итак, любезный граф Михаил Тариелович, мне остается только одно: поблагодарить Вас от души за то короткое время, которое мы провели вместе, и за все Ваши труды и заботы. Искренне благодарный Вам Александр».
Нужно быстрее издать указ, в котором бы говорилось об отставке этих видных министров прошлого царствования, торопил императора Победоносцев. «Не извольте обманываться. С 29 апреля эти люди – враги Ваши». По оценке обер-прокурора Святейшего Синода, они должны были делать все во вред царю. И Абаза, оставаясь даже две недели министром финансов, мог привести к падению курса российских ценных бумаг. Да и Д. А. Милютин был озлоблен до крайности. Победоносцев не сомневался, что вся Россия радовалась Манифесту, Москва ликовала, готовила благодарность Его Величеству. Лишь чиновничество раздражено и в унынии, констатировал обер-прокурор Святейшего Синода.
М. Т. Лорис-Меликов. Художник И. К. Айвазовский.
По мысли императора, публикация Манифеста должна была совпасть с его приездом в столицу. «Я долго об этом думал, – писал Александр III брату Владимиру Александровичу 27 апреля 1881 г., – но многие отсоветовали, и министры все обещали мне своими действиями заменить Манифест, но так как я не могу добиться никаких решительных действий от них, а между прочим шатание умов продолжается все более и более и многие ждут чего-нибудь необыкновенного, то я решил обратиться к К. П. Победоносцеву составить мне проект Манифеста, в котором бы высказано было ясно направление делам, [которое] желаю я дать, и что никогда не допущу ограждения самодержавной власти, которую нахожу нужной и полезной России». «Теперь мы можем вздохнуть свободно, – констатировал М. Н. Катков. – Конец малодушию, конец всякой смуте мнений! Перед этим непререкаемым, перед этим столь твердым, столь решительным словом монарха должна, наконец, поникнуть многоглавая гидра обмана. Как манны небесной народное чувство ждало этого царственного слова».
Н. П. Игнатьев.
Вместо Лорис-Меликова министром внутренних дел был назначен видный дипломат и государственный деятель граф Н. П. Игнатьев. Вскоре после своего назначения он подготовил Положение о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия, опубликованное в августе 1881 г. Этот документ заметно расширял полномочия местных властей в деле защиты правопорядка и проведения карательной политики. Теперь губернаторы могли без суда ссылать подозреваемых в революционной деятельности, закрывать газеты и учебные заведения. Главное же заключалось в том, что отныне политические преступления могли судиться особым порядком: без участия присяжных и публики, в военно-окружных судах, склонных решительно бороться с проявлениями «крамолы». В результате действия этого законодательного акта значительная часть страны оказалась на чрезвычайном положении. Хотя оно и было временным, но его действие неоднократно продлевалось (вплоть до свержения монархии в 1917 году).
Впрочем, Игнатьев, в сущности, продолжал курс Лорис-Меликова. Новому министру внутренних дел, как и его предшественнику, было ясно, что одни репрессивные меры не могут снять противоречия и разрешить конфликты последних лет. Нужны были коренные преобразования. И чиновничество, теперь уже в лице Игнатьева, вновь вернулось к идее политической реформы. Министр внутренних дел давно находился под влиянием славянофильских идей и мечтал о возрождении подлинного самодержавия, чутко прислушивающегося к нуждам подданных. В этой связи он предложил учредить многолюдный законосовещательный Земский собор, который бы упрочил связь между царем и народом. По его мнению, это могло бы произойти во время коронации, в Москве, в Успенском соборе Кремля, где бы Александр III с амвона прочел манифест о созыве собора.
Эта инициатива вызвала крайнее (правда, вполне прогнозируемое) неприятие со стороны ближайших сотрудников императора, и прежде всего Победоносцева, который мобилизовал всю свою энергию и таланты, чтобы не допустить этой, по его мнению, опасной затеи. Пробыв всего год на своем посту, Игнатьев был смещен, на его место был назначен граф Д. А. Толстой. «Имя графа Толстого само по себе уже есть манифест, программа», – писал Катков. С этим легко было согласиться. В обществе ненавидели Толстого как бывшего министра народного просвещения и обер-прокурора Святейшего Синода. Он прочно ассоциировался с реформой гимназии, где теперь все было подчинено изучению мертвых языков – латыни и греческого. По мысли Толстого, это многотрудное занятие должно было уберечь гимназистов от революционных идей. Лорис-Меликов считал увольнение Толстого с должности министра народного просвещения в 1880 г. одним из самых значимых достижений своего «правления». Узнав об этой отставке, даже малознакомые люди на улицах Петербурга приветствовали друг друга словами «Толстой смещен». Теперь же Толстой вознесся куда выше своего прежнего положения. Это предвещало новый политический курс.
Частная жизнь
Художник А. Н. Бенуа так вспоминал о своей встрече с императором Александром III в 1889 г.: «Меня поразила его “громоздкость” – как-никак величие. До тех пор мне очень не нравилось что-то “мужицкое”, что было в наружности государя, знакомой мне по его официальным портретам… И прямо безобразной казалась мне на этих портретах одежда (мундир) государя – особенно в сравнении с элегантным видом его отца и деда… Но вот в натуре обо всем этом забывалось, до того само лицо государя поражало своей значительностью. Особенно поразил меня взгляд его светлых (серых? голубых?) глаз. Проходя под тем местом, где я находился, он на секунду поднял голову, и я точно сейчас испытываю то, что я тогда почувствовал от встречи наших взоров. Этот холодный стальной взгляд, в котором было что-то грозное и тревожное, производил впечатление удара. Царский взгляд! Взгляд человека, стоящего выше всех, но который несет чудовищное бремя и который ежесекундно должен опасаться за свою жизнь и за жизнь своих близких! В последующие годы мне доводилось несколько раз быть вблизи императора, отвечать на задаваемые им вопросы, слышать его речь и шутки, и тогда я не испытывал ни малейшей робости. В более обыденной обстановке… Александр III мог быть и мил, и прост, и даже… “уютен”. Но в тот вечер в Мариинском театре впечатление от него было иное… странное и грозное».
Ознакомительная версия. Доступно 5 страниц из 22
