Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 46
– Так что я готов быть публикой, – сказал Сдобсен. – Это важная часть спектакля. А раз уж я кое-что в этом соображаю, то готов взяться за эту непростую работёнку.
– Просто смотреть – и всё? – изумился Простодурсен. – Не вижу смысла.
– На каждое представление должна приходить публика. Если никто не пришёл, театр закрывается.
– У нас тут не заграница, – объяснил Простодурсен.
– И нам нужна принцесса, – добавила Октава.
– Придумал! – закричал Утёнок. – Я же умный, вот и придумал.
– Что ты придумал? – спросил Простодурсен.
– Всё придумал, потому что я умный и голова всё время варит! Сдобсен уже прекрасная принцесса, но Пронырсен будет публикой!
– Пронырсен? Да он ни за что в театр не пойдёт, – сказал Сдобсен. – Он же сам сказал, когда заходил за сухарями. Он до сих пор хохочет над нами в темноте.
Все вскочили и бросились к двери слушать. Неужели Пронырсен правда всё ещё смеётся над ними?
Да, правда. Где-то очень далеко, перекрываемый шумом дождя и плеском реки, раздавался смех Пронырсена. Он шагал домой через лес с пакетом чёрствого хлеба и с этим смехом.
– Утёнок, похоже, прав, – сказала Октава. – Прекрасная идея. Если мы так насмешили Пронырсена, что он всё никак не отсмеётся, то лучшей публики нам не найти.
– Но, – сказал Сдобсен, – лучше ведь я буду…
– Конечно, лучше ты будешь принцессой. Ты блистательный и неотразимый. И ещё долгие годы только и разговоров будет, что о твоей замечательной роли в приречном театре.
– Пронырсен сграбастает сухари и сбежит, только его и видели, – предрёк Сдобсен.
– Необязательно, – ответил Ковригсен. – Если мы скажем, что в конце будет пир и торт, и хорошенько намажем его стул клеем, то…
– Он никогда не садится, – напомнил Сдобсен.
– С этим придётся ему помочь, – ответил Ковригсен.
– Но в загранице, – сказал Сдобсен, – публика сама рвётся в театр. Там все красиво одеваются, стоят в очереди да ещё платят деньги, чтобы посмотреть спектакль.
– Нам не стоит на них равняться. У нас всё по-другому, – объяснил Ковригсен. – Пронырсен ни за что не станет красиво одеваться, стоять на месте, тем более в очереди, и уж точно не заплатит ни гроша. Будем рады тому, что имеем.
– Но вдруг он страшно разозлится, – засомневался Простодурсен, – и озвереет?
– Искусство всегда требует жертв, – сказала Октава.
– То есть? – удивился Простодурсен. – Что это значит?
– Это значит, что наше дело – приклеить Пронырсена к стулу, и пусть ругается сколько хочет.
Несколько секунд было совершенно тихо. Гулко упали на пол две крошки. Громко чавкала вода в дырявых башмаках. Потом Сдобсен снова открыл рот.
– Можно мне взять коврижку? – спросил он.
– Угощайся чем хочешь, – ответил Ковригсен. – Ты будешь принцессой, тебе голодать не по чину.
– Ты прав, – протянул Сдобсен. – Дай мне тогда уж сока и марципанов, если у тебя есть.
– Ты хочешь играть принцессу? – спросила Октава.
– Я не хочу, – ответил Сдобсен, – но ради тебя сделаю это.
– Сдобсен, друг мой, от твоих слов у меня пламень в груди! – торжественно сказала Октава.
– Пф, – только и фыркнул в ответ Сдобсен.
Теперь у них снова была принцесса. Осталось повесить афишу у двери Пронырсена и погуще намазать стул клеем, а там, глядишь, всё устроится.
День устал, пойду вздремну. Ночь повесила луну…
Простодурсен и Утёнок, очень довольные, возвращались под дождём домой. Ковригсен одолжил им старый зонт, а Утёнок вообще ехал в кармане пальто Простодурсена.
– Какой приятный дождик, – говорил Утёнок. – Завтра у нас и театр, и праздник. Сейчас лягу и буду смотреть сон про завтра.
– Я тоже дождь люблю, – подхватил Простодурсен. – Я люблю такую погоду, когда нужно топить печку.
Октавины костюмы они, конечно, сняли. Вообще-то Утёнок, которого перекрасили в лягушку кондитерским красителем, всё ещё был зеленоват, но Октава пообещала, что цвет со временем вылиняет.
Они зашли в свой выстывший дом. Оба сытые, на своё счастье; в миске-то по-прежнему пудингом и не пахло.
– Ну и холодрыга, – поёжился Утёнок. – Скорей расскажи мне историю погорячее.
– Я растоплю печку, – ответил Простодурсен.
– Расскажи мне о лете, – попросил Утёнок. – Как каждая былочка тянется к солнцу. И такая жара, что хочется лишь одного – сунуть голову в речку и охладиться. Ну рассказывай скорее!
Но Простодурсен уже чуть не с головой залез в печку. Он засунул трескучий валежник и сухие яблоневые ветки под сосновые поленья. Поднёс к растопке горящую спичку. Несколько слабых огоньков пыхнули и погасли.
– Рассказывай же, – сказал Утёнок.
– Помолчи минутку, – попросил Простодурсен. – Мне надо подуть.
– Зачем?
– Чтобы огонь раздуть.
– На свечку ты дуешь, когда гасишь.
– Но печка – это не свечка.
– Твои дрова только дымят.
– Да, потому что они мокрые.
– Надо сперва разложить их на просушку.
– Думаю, я всё-таки с ними справлюсь.
– Тогда расскажи пока о лете.
Простодурсен взял одно полешко и нащепал из него щепок. Пока он этим занимался, Утёнок объяснял, что нехорошо рубить дрова дома. В дому должно быть чисто, уютно и опрятно. Кроме того, когда малыш в вашем доме мёрзнет от холода, надо для начала тепло и горячо рассказать ему о лете.
Простодурсен молчал. Он был согласен почти со всем, что сказал Утёнок. Но ему хотелось лечь спать в натопленном доме. Всё-таки завтра ему быть принцем в театре. И не абы каким, а сказочным: он так поцелует лягушку, что она расколдуется. Не может такой принц всю ночь клацать зубами от холода.
В конце концов дрова загорелись. Правда, сам Простодурсен уже давно и согрелся, и распарился, пока рубил, щепал, раздувал и ворошил дрова. Но теперь в печке всё потрескивало, шумело и щёлкало как положено.
– Теперь быстро спать, – сказал Простодурсен, юркнул под одеяло и улёгся поудобнее.
– Отчего Пронырсен такой странный? – спросил Утёнок.
– Нет в нём ничего странного, – ответил Простодурсен.
– Есть. Он недобрый, сердитый и… странный.
– Он просто не любит театр, вот и всё. Теперь мы можем спать?
– Нет, мы не должны спать, мы должны радоваться завтрашнему спектаклю и пиру и вообще. А если мы заснём, то сразу всё забудем.
– Не волнуйся, я не забуду. Спокойной ночи.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 46
