С наилучшими пожеланиями,
Джорджия Гамильтон (магистр искусств, выпускница Кембриджского университета)».
– Что-то случилось? – спросила Энни, возвращаясь в комнату и протягивая подруге чашку черного кофе.
– Вчера ночью я сделала нечто безумное.
– Мне позвонить адвокату?
Эми объяснила, что нашла в «Леди» объявление и ответила мисс Гамильтон.
– Рождественское чудо! – ахнула Энни, хватая журнал, который Эми прошлой ночью бросила на пол. – Это как в «Запахе женщины».
– В «Запахе женщины»?
– Я имею в виду фильм, в котором Крис О’Доннелл везет слепого человека в Нью-Йорк. Аль Пачино. Представь только, вдруг тебе придется отправиться в путешествие с кем-нибудь столь же сексуальным, как Аль Пачино, – сказала Энни, часто дыша от восхищения.
– Ну, насколько я знаю, Джорджия – это женское имя, – заметила Эми, совершенно не разделяя энтузиазма подруги по поводу нового поворота сегодняшнего дня.
– Эми, прошлой ночью ты сказала, что хочешь вернуться в Нью-Йорк, и вот тебе шанс это сделать.
– Только сопровождать я буду не Аль Пачино. В лучшем случае это окажется странная мадам без друзей, а в худшем… психопатка, которая захочет меня убить и закопать под своими петуниями.
– Это маленькая старая леди, которая не может сама носить чемоданы… А теперь давай, звони ей и договаривайся. Иначе тебе придется отправиться на Рождество к моим родителям и мы выделим тебе комнату с собакой.
Час спустя Эми вышла из метро на Чок-фарм-стейшн. Она до сих пор неважно себя чувствовала, а выглядела еще хуже. Встреча с Джорджией Гамильтон была назначена на одиннадцать утра, чтобы Эми успела в бар «У Форджа» после обеда. Это означало, что она не сможет вернуться в собственную квартирку на Финсбури-парк и переодеться, но Эми не хотела идти на собеседование в вечернем платье, на котором осталась половина пайеток, и поэтому ей пришлось подобрать себе что-нибудь из эклектичного гардероба Энни: лимонно-желтое платье в стиле пятидесятых годов с юбкой-колокольчиком. Платье оказалось на два размера больше, а к нему нашлись только серые замшевые туфли-лодочки на размер меньше, чем нужно. Это были самые консервативные вещи, которые Эми смогла отыскать. В том, что на Энни выглядело сногсшибательно, Эми чувствовала себя одной из сумасшедших старых леди, которых в девяностых годах видела в районе Пенн-стейшн.
Когда Эми поворачивала к пешеходному мосту, соединявшему Чок-фарм и Примроуз-Хилл, ее телефон запищал, принимая сообщение от Нэйтана: «Ну что, пятикаратная блестяшка уже красуется на твоем пальце?»
Фыркнув, девушка выключила телефон и ускорила шаг. Начинался дождь, а розовый зонтик Энни едва ли мог справиться с декабрьской стихией.
Как только Эми перешла по мосту через канал Регента, она словно очутилась в параллельном мире – так резко маленькие лавочки и буфеты с карри, которые усеяли Чок-фарм со стороны рынка Камден, сменились спокойным сельским пейзажем. Примроуз-Хилл был чудесен, с его григорианской архитектурой и зеленью, булочными, бутиками и кафе, стоящими на брусчатке. Эми задумалась о том, почему не приходила сюда чаще.
Она остановилась перед маленьким викторианским домиком и сверила адрес, который нацарапала на клочке бумаги.
Джорджия Гамильтон. Чалкот-террас, 27 Б. Конечно, Эми поговорила с мисс Гамильтон по телефону, но разговор был очень коротким и формальным, сплошные «буду рада с вами познакомиться» и «буду счастлива, если вы придете на встречу». Эми не сумела составить образ этой женщины по ее голосу. Это была дама в возрасте, вежливая, с хорошими манерами, но так, скорее всего, можно было описать половину людей, живущих в этой части Лондона. Эми проверила имя потенциальной работодательницы через Гугл – примерно с таким же результатом. Джорджия Гамильтон могла заниматься реставрацией гобеленов, могла оказаться директором издательства или второсортной актрисой, которая не снималась с 1976 года. Кем бы она ни была, она была богата. Эми увидела две кнопки звонков у двери – это значило, что дом разделен на две квартиры, но девушка любила просматривать по воскресеньям объявления в газетах и знала, что двойные апартаменты в Примроуз-Хилл стоят дороже, чем особняк с конюшнями где-нибудь за М25.
«Была не была», – подумала Эми, нажимая кнопку рядом с латунной табличкой, на которой значилось «Гамильтон», и подпрыгнула, когда дверь зажужжала и бесплотный голос произнес: «Прошу вас, поднимайтесь на второй этаж».
Эми вошла в вестибюль с высоким потолком. «Боже, у них канделябр в коридоре!» – подумала она, тут же почувствовав себя униженной. Воздух был слегка затхлым, а покраску явно требовалось обновить, но даже несмотря на это дом дышал стариной и важностью. В огромных напольных вазах, стоявших на каждом лестничном пролете, были свежие цветы, а стены были оклеены дорогими обоями с жемчужным блеском.
Поднимаясь по широкой лестнице, Эми поймала себя на том, что ступает на цыпочках, стараясь не шуметь в этом тихом доме и испытывая инстинктивное уважение к его истории. Эми решила, что ведет себя так потому, что этот дом был воплощением того, как она представляла себе лондонские дома, когда впервые (в детстве) прочитала о них: в таком доме обязательно должны были быть слуги и нянюшка, в такой дом прилетал Питер Пен по ночам.
– Соберись, – побормотала девушка себе под нос, добравшись до верхнего этажа и постучав в дверь с латунной цифрой «2».
– Мисс Кэррелл, я полагаю?
Эми замерла на секунду, разглядывая появившуюся перед ней леди. На вид той было немного за семьдесят, но определить ее возраст точнее было сложно. Пепельные волосы, прошитые тонкими серебряными прядями седины, были коротко подстрижены и заправлены за уши. Джорджия Гамильтон была одета в простую серую блузку и широкие черные слаксы. На шее у нее блестела нить жемчуга, в ушах покачивались жемчужные серьги. В голове у Эми тут же само собой появилось слово «элегантность». Это была та самая врожденная элегантность, которая заставила гостью задуматься о том, не знакома ли Джорджия Гамильтон с Вивианн Лайонс и ее друзьями-снобами.
– Да, но лучше просто Эми, – ответила девушка, пожимая протянутую руку.
– Вы американка?
– Да, я из Нью-Йорка.
Эми почувствовала некоторую неловкость, когда женщина оглядела ее с головы до ног. Возможно, наряд с пайетками был бы все-таки лучше желтого платья-подсолнуха из запасов Энни.
Последовала пауза, а затем Джорджия Гамильтон кивнула, словно приняв решение.
– Прошу, входите, – сказала она. – Зонт можете оставить у двери.
Эми проследовала за ней по узкому коридору в просторную светлую гостиную.
– Ух ты! – тут же воскликнула она. – Вот это вид!
В комнате было широкое панорамное окно, выходившее на нетронутую лесистую часть Примроуз-Хилл и тающий в дымке город за ней.
– Да, вид уникальный, не так ли? – сказала Джорджия Гамильтон с веселыми нотками в голосе. – Но, полагаю, в природе человека заложена способность привыкать к любому окружению, каким бы удивительным оно ни было. Хотя, должна признаться, я часто любуюсь этим видом и считаю его подарком судьбы. – Она жестом указала на кресло. – Пожалуйста, садитесь. Хотите чаю? Я только что заварила свежий.
