Жрец ушел, и Чимал остался один. Высоко наверху на каменной стене было узкое отверстие, пропускавшее луч света. В него проникали голоса – взволнованные крики, а иногда полные страха рыдания какой-нибудь женщины.
Они стали собираться один за другим, как только было передано сообщение. Из Заахила они бежали через поля, подобно потревоженному рою пчел, стремились к берегу и дальше по песку. На другой стороне они встречали людей из Квилапа, тоже бегущих, объятых страхом. Они группами собирались у основания пирамиды, окликали друг друга, выспрашивали о последних новостях, о любом известном пустяке. Шум затих лишь тогда, когда из храма наверху появился жрец и медленно двинулся вниз по ступеням. Руки его были подняты в призывающем к тишине жесте. Дойдя до жертвенного камня, он остановился. Его звали Итцкоатл, и его обязанностью было обучение в школе храма. То был суровый высокий человек среднего возраста. Спутанные белокурые волосы падали ему на спину. Большинство людей считало, что придет день, когда первым жрецом станет он.
– Китлаллатонак болен, – сказал он, и ему ответил единый тихий стон толпы. – Сейчас он отдыхает, а мы наблюдаем за ним. Он дышит, но проснуться не может.
– Что за болезнь поразила его так внезапно? – спросили снизу.
Итцкоатл медлил с ответом, его указательный палец с черным ногтем поглаживал кровавое пятно на его одеянии.
– У него была ссора с одним человеком, – ответил он наконец. Толпа погрузилась в молчание. – Мы заперли этого человека, чтобы позже допросить, а потом убить. Он безумен или одержим демоном. Мы знаем это. Он не ударял Китлаллатонака, но, возможно, поразил его каким-нибудь проклятием. Имя этого человека – Чимал.
Эта новость заставила людей тревожно зашевелиться и отпрянуть назад. Они по-прежнему держались вместе, но уже поодаль от Квиах, как будто ее прикосновение могло отравить. Мать Чимала стояла в центре расчищенном пространства с опущенной головой, сцепив перед собой руки – маленькая одинокая фигурка.
Так проходил день. Солнце поднималось все выше, а люди продолжали ждать. Квиах тоже ждала, но отошла немного в сторону от толпы, туда, где могла быть одна; никто не заговаривал с нею, даже не смотрел в ее сторону. Некоторые люди сидели на земле, переговариваясь тихими голосами; другие ненадолго уходили в поле, но тут же возвращались. Деревни стояли пустыми, и очаги гасли один за другим. Порывы ветра приносили с собой жалобный вой собак, просивших еды или питья, но никто не обращал на это внимания.
К вечеру было сообщено, что к Верховному жрецу вернулось сознание, но он все еще находится в опасности. Он не мог двинуть ни правой рукой, ни правой ногой и с трудом говорил. Когда солнце покраснело и стало клониться к холмам, напряжение толпы возросло. Когда же солнце совсем исчезло, люди Заахила неохотно поспешили к своей деревне, им надо было пересечь реку до наступления темноты, ибо именно в это время по ней гуляла Коатлики. Они не будут знать, что случится в храме, но по крайней мере будут спать в эту ночь на своих циновках. А у жителей Квилапа была впереди вся долгая ночь. Они сделают пуки из соломы, лепешки, зажгут факелы. Хотя детей покормили, никто из взрослых ничего не ел, страх убил их голод.
Трещащие факелы отгоняли ночную тьму, некоторые люди дремали, но немногие. Большинство сидело и наблюдало за храмом. До них долетали голоса молящихся жрецов, а бой барабана, сотрясающий воздух, казался биением сердца храма.
Этой ночью Китлаллатонаку не стало лучше, но и хуже ему не стало. Он жил и смог сотворить утреннюю молитву; в течение грядущего дня жрецам предстояло избрать на торжественной церемонии новом Верховном жреца и произвести все соответствующие церемонии. Все будет как надо. Все должно быть так, как надо.
Когда появилась утренняя звезда, среди наблюдавших произошло движение. На этой планете заря почиталась, и была еще одна возможность для жрецов воззвать к помощи Каитзилопоктли, Могущественному Колдуну. Лишь он мог успешно бороться с силами тьмы, и с тех самых пор, как он начал род ацтеков, он с успехом наблюдал за ними. Каждую ночь они обращались к нему с молитвами, а он отвечал им раскатами грома, боролся с ночью и звездами и побеждал их, те отступали, и снова могло подняться солнце. Каитзилопоктли всегда приходил на помощь людям, хотя надо было ублажать его жертвами и молитвами. Не является ли доказательством тому каждодневный восход солнца? Истинные молитвы – вот что самое важное, истинные молитвы. Только Верховный жрец мог произносить эти молитвы. Мысль об этом никем не высказывалась, но она была с людьми всю ночь. Когда из храма появились жрецы с зажженными факелами, освещая путь для Верховного жреца, страх мот все еще был здесь. Верховный жрец вышел медленно, поддерживаемый двумя молодыми жрецами. Он подскакивал на левой ноге, а правая волочилась за ним. Его подвели к алтарю и держали, пока совершался обряд жертвоприношения. На этот раз в жертву были принесены три индейки и собака, потому что требовалась большая помощь. Одно за другим вырывались сердца и помещались заботливо в сжатую левую руку Китлаллатонака. Его пальцы сжались еще крепче, пока между его пальцами не потекла кровь и не закапала на камень, но голова его была наклонена под странным углом, а рот открылся.
Настало время молитвы.
Бой барабанов и пение прекратились, тишина сделалась полной. Китлаллатонак открыл рот шире, и жилы на его шее напряглись: он силился заговорить. Вместо слов у него вырвался хриплый надтреснутый звук, а с губ закапала и побежала длинной струйкой слюна.
Он сделал над собой еще большее усилие, еще плотнее сжал руки и попытался выдавить слова из неповинующегося горла, и лицо его покраснело от этом усилия. Должно быть, он переусердствовал, ибо внезапно дернулся от боли, как будто в него воткнули что-то острое, и обмяк.
После этого он уже больше не шевелился. Итцкоатл подбежал к нему и приложил ухо к груди старика.
– Верховный жрец умер, – сказал он, и эти ужасающие слова услышал каждый.
Дикий вопль потряс толпу собравшихся, и по ту сторону реки, в Заахиле, его услышали и поняли, что он означает. Женщины прижимали к себе детей и рыдали, а мужчины застыли в ужасе.
Стоящие у храма ждали, надеясь, хотя надежды не было, глядя как утренняя звезда поднимается все выше в небе, все выше с каждой минутой. Вскоре она находилась уже высоко, так высоко, как они никогда раньше не видели, потому что в любой другой день она терялась в свете поднимающегося солнца.
Значит, в этот день не возникнет сияния на восточном горизонте. Будет лишь все покрывающая тьма. Солнце не взойдет.
На этот раз крик, вознесшийся над толпой, был криком страха, а не боли. Страха перед богами, перед тем, что они могли поглотить весь мир. Может случиться так, что ночь добьется в темноте полной власти и больше никогда не будет света? Сможет ли снова Верховный жрец верно произнести слова молитвы, чтобы вернуть к жизни дневной свет.
Они вскрикнули и побежали. Некоторые факелы погасли, и паника в темноте стала еще большей. Люди падали, их топтали, и никому не было до этого дела. Это могло быть концом света.
