Когда Лукас услышал вопль Кэтрин, он мгновенно возник рядом.
Увидев у подножия лестницы скрючившуюся фигурку, Лукас почувствовал, как сердце сжимают тревога и страх. Не сломала ли Ида шею? Жива ли она?
— Бабушка! — наконец очнулась Кэтрин и, добежав до бабушки, принялась звать ее сквозь слезы. — Она жива? — дрожащим голосом задала Кэтрин вопрос Лукасу.
С губ Иды сорвался стон. На дорожку упали первые капли дождя, и воздух наполнился запахом влажной пыли.
— Кэтрин, звони девять-один-один, — коротко приказал Лукас, — она приходит в себя, но мы не можем рисковать. Она уже не в том возрасте.
Кэтрин умчалась в дом, а Лукас склонился над бабушкой, надеясь, что она пострадала не очень серьезно.
— Что случилось? — спросила она в замешательстве.
— Вы упали с крыльца, — объяснил Лукас.
— Ветер. Я помню, он вытащил меня из дома.
Ида пошевелилась и издала душераздирающий стон.
— Что у вас болит? — спросил Лукас.
— Все. — Она попыталась опереться о землю, чтобы встать. — Помоги мне — не зря же нарастил себе такие мускулы.
— Лежите спокойно и не двигайтесь.
Ида не стала спорить. Лицо ее кривилось от боли. Лукас поднял ее голову повыше и положил на сгиб своего локтя, внезапно почувствовав, как на глаза начинают навертываться непрошеные слезы. Господи, разве с тех пор, как умерла его мать, он плакал хоть раз?..
Как Лукас ни пытался успокоить Кэтрин, она продолжала мерить шагами приемную «Скорой», явно не в силах прийти в себя.
— На рентген требуется время, — говорил он в который раз. — А то, что ты ходишь туда-сюда, не поможет. Постарайся расслабиться.
— Да, тебе легко говорить. Она не твоя бабушка.
— Нет, но она мне нравится, — ответил Лукас и сам поразился собственным словам.
Кэтрин тоже остановилась и посмотрела ему в лицо — прямые темные брови только подчеркивали, какие у нее грустные сейчас глаза.
— Прости, Лукас. Ты так добр, а я вымещаю на тебе свое беспокойство и раздражение.
И она закрыла лицо руками.
— Кэтрин, во всем виноват ветер. Ты тут ни при чем. А потом, вспомни: ты предлагала ей остаться на ночь.
Он всей душой хотел успокоить, хотел обнять девушку, но знал, что не может. Для нее он всего лишь плотник. Он ничего не рассказал ей о себе, а если она узнает правду, то воспримет ее как предательство.
Кэтрин отвела ладони от щек со следами слез. Лукас поймал ее за руку и заставил сесть на стул рядом с собой.
— Тебе не в чем винить себя.
— Ничего не могу поделать, — ответила она. — Я должна была идти впереди и придержать дверь. А она меня обогнала.
Тихий смешок поднялся в груди Лукаса.
— Я знаю твою бабушку всего несколько часов, но уже понял, что она всегда поступает так, как сама захочет.
Слабая улыбка возникла на губах Кэтрин, и она кивнула головой.
— Ты прав, она хуже двухлетнего младенца. Их-то ты хоть можешь уложить спать или сдать на руки няне.
— Или отшлепать, — добавил Лукас, обрадовавшись, когда глаза Кэтрин наконец заблестели.
— Точно, но бабушка просто невыносима.
— Невыносима, но и неотразима. Ты ее все равно любишь. Я вижу и завидую.
Кэтрин удивленно нахмурилась.
— Чему?
— Тому, какие теплые отношения в вашей семье, — пояснил Лукас, вспомнив своего холодного отца и всегда одинокую мать.
Кэтрин молча смотрела на него, и с каждой секундой ее лицо хмурилось все сильнее.
— А у тебя никого нет? — наконец спросила она.
— Нет, мой отец жив, но между нами нет близости.
В груди Лукаса опять все сжалось.
— О. — Кэтрин долго смотрела на Лукаса. — Как жаль.
И она коснулась его руки, утешая и жалея.
— Родственники Иды Брайтон, — прогремел чей-то голос.
Кэтрин вскочила на ноги и поспешила к врачу, стоящему в дверях. Он встретил ее на полпути и вывел в коридор.
Лукас остался сидеть и следить, как двигается за прозрачной перегородкой Кэтрин, как колышутся волны ее волос. Вот ее фигурка напряглась, когда она слушала врача, потом кивнула, метнула взгляд на Лукаса и снова повернулась к собеседнику.
А Лукас думал о ней. Она напоминала ему красивую, пушистую кошку, которая в одну минуту шипит и выпускает когти, а в следующую — запрыгивает на колени и сворачивается в мурлыкающий клубок. Кошка. Да, именно так.
Наконец Кэтрин снова возникла перед ним, крепко сжимая пальцами ремень сумочки. В глазах — глубокая озабоченность.
— Ну что? — спросил Лукас, поднимаясь ей навстречу.
— Перелом бедра. Операция утром. — На ресницах Кэтрин заблестели слезы. — Как мне сказать родителям? Они ужасно расстроятся.
— А может, лучше не говорить, пока не пройдет операция? — предложил Лукас. — Подожди до завтра, а там станет проще.
Кэтрин смотрела в пол.
— Ты не знаешь моих родителей, — наконец выговорила она.
— А ты, по всей видимости, знаешь очень хорошо.
Лукас дотронулся до ее руки, и она подняла голову.
— Ты навестишь ее до того, как уйдешь?
Кэтрин кивнула.
— Ее перевозят в другую палату, и я хочу проследить, как она устроилась. А после позвоню родителям. — Она немного наклонила голову, словно задумавшись. — Послушай, — произнесла она, — поезжай. Я и так задержала тебя, а уже поздно.
— Ты что, смеешься? — (А какого еще ответа она ждала от него сейчас, когда даже не знает, как добраться до дома?) — Я подожду тебя.
— Ну, хоть одна проблема разрешилась, — несколько минут спустя вдруг заметила Кэтрин.
— И какая же?
— Бабушке придется переехать. Теперь у нее нет выбора.
Лукас покачал головой.
— Да, странно, каким иногда образом решаются проблемы. Совсем не так, как ожидаешь.
— Только теперь я ощущаю себя ужасно виноватой, — добавила Кэтрин и, наклонив голову, посмотрела на Лукаса из-под полуприкрытых век.
— Виноватой? — не понял Лукас. — Почему?
Лицо Кэтрин стало серьезным и почти мрачным.
— Я так горячо молилась, чтобы произошло нечто, что убедило бы ее переехать ко мне, и не исключала мысли даже о больнице.
— Посмотри на меня, — попросил Лукас.
Она медленно подняла глаза.
— Поверь мне, ты просила не несчастный случай, а решение своей проблемы — вот и все.
