— Вы проснулись? — спросил Лессинг, потому что мистер Бикулла заколебался.
— В здании было пять этажей, — сказал мистер Бикулла, — но на пятом лифт тоже не остановился и проехал мимо каких-то освещенных этажей, и вдруг стало темно. Он двигался быстрее, так быстро, что я не успевал перевести дух. Я стонал и задыхался, как утопающий в море, только морем была темнота, окутавшая весь мир! А потом я внезапно почувствовал себя пристыженным ребенком, спрятавшимся в углу, — я услышал: тук-тук. В дверь стучали. Я кричал так громко, что кто-то пришел узнать, все ли в порядке. Кто-то подошел к моей двери.
— На самом деле? — спросил Лессинг. — Или это вам тоже приснилось?
— Достаточно одного кошмара, доктор Лессинг. В дверь действительно стучали. Я разбудил даму из соседней комнаты, и она была сильно напугана. Должен вам сказать, я чувствовал себя крайне неловко, когда объяснял ей, почему издавал такие странные звуки. Но в ночь на воскресенье, когда я увидел второй кошмарный сон, я не издавал никаких звуков. Я контролировал себя, потому что не спал, когда все это случилось.
— Вы не спали и видели сон? Как это понять?
— Я проснулся в тот самый момент, когда началось сновидение. Проснулся и не знал, где я нахожусь! Ощущения были очень странные, я не мог найти шнур, чтобы включить свет. Я рвался из комнаты наружу, но дверь была загорожена какой-то громоздкой мебелью. Я знал, что, если не выберусь, случится несчастье; кто-то очень потрудился, чтобы я не смог выйти. Но я сумел очень осторожно отодвинуть мебель от двери. И тут новое разочарование! За дверью оказалась сплошная стена! Я был поражен, но сохранял спокойствие духа и стал двигаться вдоль стены. Вскоре моя рука нащупала какое-то отверстие, туда и провалилась. Тут вдруг я понял, где очутился. Да, я нашел свои ботинки там, где их снял, а в следующий миг, когда включил свет, увидел, что в моей комнате кавардак. Оказалось, что я сам отодвинул комод от стены, а вот постель была в таком беспорядке, как если бы я лежал поперек кровати. Мне стало стыдно за себя, когда я увидел, что нахожусь в своей комнате, но вместе с тем я обрадовался, осознав, что это был всего лишь сон.
— Думаю, — сказал Лессинг, — второе сновидение не представляет трудности для толкования.
— Но желание спастись бегством меня не оставляло, даже когда я окончательно проснулся и стал ставить мебель на место!
— Возможно, вы все же не совсем проснулись. Этому есть простое объяснение…
— Ладно, ладно. Если все так просто, не будем больше говорить об этом. Но объясните мне, пожалуйста, почему прошлой ночью я пытался помочь бежать какому-то существу!
— Это было в третьем сне?
— В последнем, и самом неприятном из всех. При этом моя жизнь не подвергалась никакой опасности. Нет, ничего подобного не было. В этот последний раз я был снаружи! Я находился у ограды какого-то муниципального парка или ботанического сада, а внутри металось какое-то существо, отчаявшееся выбраться оттуда. Я пробовал помочь ему. Ходил туда-сюда, бился об ограду, как о дверь лифта в том сне, и тщетно искал выход. Но выхода не было, а существо внутри — не знаю, человек или животное — кричало, скулило и стонало, продираясь через кусты. Это было ужасно!
— Что же дальше?
— Я вытащил несколько прутьев из ограды и упал. Неведомое существо перепрыгнуло через меня. Я так и не смог разглядеть, что это было, но оно оказалось крупнее, чем мне представлялось.
— Однако, — сказал Лессинг, — третье сновидение не так уж сильно отличается от первых двух, как вы полагаете. Во всех случаях ситуация повторяется, хотя основное различие состоит в том, что в первых двух снах ваша роль была преимущественно пассивна, а в третьем вы были активным действующим лицом. А теперь…
— Вы хотите сказать, что тем существом, которое я пытался спасти, был я сам? Но я этого не почувствовал.
— Между тем это не исключается. Сны, правда, не могут рассказать нам всего того, что мы хотим знать. Они очень интересны и, конечно, содержат ответы на многие вопросы, но мы до сих пор не научились правильно их толковать. Чтобы понять, на что они указывают, нужно прибегать к иным средствам. А сейчас я бы хотел сделать кое-какие заметки в тетради, а вы… вы ведь курите? Можете взять сигарету, если хотите.
Через несколько минут Лессинг снова заговорил:
— В день нашей первой встречи вы сказали, что во время войны были тайным агентом в Восточной Европе и Средиземноморье. Насколько я понимаю, вам постоянно грозила опасность?
— Вовсе нет, — сказал мистер Бикулла, — бо́льшую часть времени я изнемогал от скуки.
— Но иногда вы подвергали себя опасности.
— Случалось, но не часто. Один раз, когда я был в тюрьме, меня пытались припугнуть, но я не поддался.
— Вы долго находились в тюрьме?
— Десять дней в Граце и три месяца в Плевне. В обоих случаях меня арестовывали по подозрению. Они ничего не знали. Все сошло с рук.
— Но вы, наверное, волновались?
— Вовсе нет. В тюрьме я крепко спал по ночам.
— Это достойно истинного философа, должен сказать. А потом, когда война закончилась, вы решили ни от кого не зависеть и жить на собственные средства?
— Да, у меня имеется небольшое состояние. Но такая сумма не дает мне оснований считать, что я сам себе хозяин.
— Тем не менее это неплохая опора. То, что я сейчас попрошу вас сделать, не требует никаких усилий. Надо только немного потренироваться. Я хочу, чтобы вы прилегли вот на эту кушетку и полностью расслабились, как перед сном, а затем позволили себе говорить все, что приходит вам в голову.
— Вы хотите, чтобы я раскрыл шлюзы и выпустил наружу поток сознания, — сказал мистер Бикулла, устраиваясь поудобнее.
— Да, — в замешательстве проговорил Лессинг, — вот именно.
— У меня это хорошо получается. Это самый удобный способ быстро заснуть, я изобрел его, когда был в тюрьме, и делал так каждый вечер. Но подскажите, с чего мне начать. Ну?
Лессинг в некоторой растерянности осмотрелся вокруг и заметил на столе конверт с адресом сэра Симона Киллало.
— С пятифунтовой купюры.
— Почему именно с нее? — спросил мистер Бикулла, приподняв с кушетки голову.
— Это первое, что пришло мне в голову, — объяснил Лессинг. — Начать можно с чего угодно.
— Деньги, — заговорил мистер Бикулла, опять укладываясь, — это корень всех зол. Так принято говорить. Но это неточное определение, употребляя его, подразумевают безудержную страсть к деньгам или их катастрофическую нехватку…
— Боюсь, так дело не пойдет, — перебил его Лессинг. — Вы приводите доводы, это сейчас не нужно.
— Невозможно расслабиться, думая о деньгах.
— Давайте возьмем что-нибудь другое. Совсем другое. Тюремную камеру.
— Там был полицейский, — сказал мистер Бикулла, — с бородавкой на щеке. Я никогда больше не видел такой большой бородавки. Бородавка в форме вулкана, темно-коричневого цвета. Как вулкан Этна на Сицилии. И этот вулкан дымился и один раз даже выпустил колечко дыма, будто внутри сидел великан и курил гигантскую сигару — сигару с фирменной маркой. «Сидит в вулкане великан…» Меня в детстве очень забавлял этот каламбур, чего не скажешь о моем отце: ему эта шутка быстро надоела. У него был тонкий вкус во всем, и в литературе тоже, так что каламбуры он просто не переваривал. Раз уж мы заговорили о пищеварении, то надо вспомнить о моей матери, — живот у нее был просто удивительных размеров…
