С досадой в душе и с бутылкой в сумке Вика явилась домой. Пищали и мелькали мультики, но Анютки в кресле не было. Из спальни доносился звук магнитофона. Выскочила оттуда и Анютка в зеленых шортах и розовой маечке. Она беспорядочно отбрасывала в стороны свои неправдоподобно тонкие длинные ножки, ее лицо сияло тенями, размазанными до бровей.
— О! Ты кто? Покемон? — постаралась спросить Вика как можно веселее.
— Покемон — это старье. Я записалась в шоу-балет “Симония”!
— Что-что? Шоу? А почему “Симония”? Ты хоть знаешь, что это значит?
— Знаю, конечно. Так нашу руководительницу зовут — Симония Александровна. Видела бы ты, какая классная!
— Где ты ее откопала?
— Нас прямо в школе записывали. Не подумай, отбирали. Я дико скакала! Теперь буду ходить в центр досуга “Бурлеск” по средам, пятницам и в субботу.
Проходя вчера мимо этого облезлого “Бурлеска”, расположившегося в недальней малосемейке, Вика заметила громадное объявление “Стриптиз-конкурс среди любителей! Номинации “Мисс Апрель”, “Мисс бюст” и “Мисс попа” Ждем всех!” И теперь даже до Анютки дотянулись липкие лапы этого низкопробного вертепа! Глупое дитя радостно прыгало вокруг Вики и хлопало ресницами, осыпанными сверкающей бежевой пыльцой.
— Погоди, Анна, — начала Вика, — а как же английский в среду?
— А ну его, скучно! Английскому ты меня сама научишь. Даже экономия будет. А я в балет хочу.
Вика не выдержала:
— Какой балет! Знаешь ли, симония — это всякие гадости у римских пап. Не помню какие, но гадости. Нехорошие! Так что не дури. Английский нужен для жизни.
Анютка надулась, а Вика лихорадочно искала аргументы:
— Я вот знаю одну тетю. Она не учила английский язык, и ей пришлось в Италии мыть туалеты.
— Значит, она не умела танцевать. Как ты даже сравнивать можешь — английский и шоу!
— Раз ты сама соображать не хочешь, — вздохнула Вика, — мне придется сделать то, что я не люблю — сказать “нет”. Нет!
Громовый рев, достойный годовалого капризника, а не милой и сообразительной девятилетней девочки, огласил квартиру. Рев стал бродить с Анюткой из спальни в кухню, из кухни в ванною, пока не иссяк в детской, приглушенный любимой подушкой.
Вика осталась наедине с “Ого-го!” На бутылке, как назло, изображена была парочка в обнимку и с рюмками в руках. Крайне неумелый рисунок — лица у влюбленных как на памятках по оказанию первой помощи при вывихах и переломах. Должно быть, один и тот же художник рисовал их. Вика не дошла еще до такой степени отчаяния, чтоб забыться над рюмкой “Ого-го!”, но была к этому близка. “Рихнулась я что ли? — сказала она себе сурово и беспристрастно. — Бегаю за Пашкой, выслеживаю, строю домыслы. Забросила дочь. Вот “Ого-го!” зачем-то купила. А что, если ничего такого и нет? Если просто у него запарка на работе? Воображение у меня нездоровое. Стоп! А волосы? У меня же есть волосы! Три дня подряд снимала с пиджака одни и те же. Желтые, с химией. И ни черта не видно в потемках на парковке! Даже галлюцинации там начинаются, ноги мерещатся. Дальше так продолжаться не может. Разве я не цивилизованная женщина? Разве я не понимаю, что этим делом должны заниматься профессионалы? Вот пусть и займутся”.
Глава 4. Брюнетка за углом
Охранно-сыскное агентство “Орлец” считалось лучшим в городе. Но произвело оно на Вику странное впечатление. Все там оказалось не таким, как она себе представляла. Например, помещения были не большие и мрачноватые, а наоборот, тесные и светлые, а настроение у попадавшихся на встречу сыщиков не сурово-напряженное, а скорее сонное. И шеф “Орлеца” Виктор Степанович Буткевич, бывший особист, человек с героическим и таинственным прошлым, также не подходил на классического особиста, хотя стены его кабинета были сплошь увешаны какими-то золочеными документами в рамочках. Вике хотелось, чтобы он был высоким и сухощавым, как борзая, и чтоб в каждой мужественной складке его продолговатого лица сквозила железная воля и горькое всезнание. Однако на лице Буткевича не замечалось ни всезнания, на вообще складок. Оно было большим и круглым, как свадебный каравай. При умеренном росте Буткевич отличался крайне плотным телосложением, а его небольшие серые глаза таили не больше выражения, чем его же пиджачные пуговицы.
Едва заслышав о Викиных проблемах, Буткевич нажал какую-то кнопку и проговорил: “Анатолия Борисовича ко мне!”
Анатолий Борисович, подобно всем сыщикам в “Орлеце”, имел округлые очертания. Лицом он напоминал уже не румяный каравай, а скорее самодельный торт, небрежно посыпанный бледной кокосовой стружкой. Зато в делах вроде Викиного он был большой дока.
— Значит, подозреваете, что супруг гуляет? — бодро поинтересовался он и умостился на подлокотнике одного из могучих кожаных кресел, густо стоявших в кабинете.
— Почему же сразу “гуляет”? — возмутилась Вика. Просто он странный стал…
— От чего же еще они странными-то делаются? — со знанием дела заметил Анатолий Борисович. — Впрочем… А вы что подозреваете: рэкет? Шантаж? Финансовые недоразумения?
— Да, что-нибудь этакое, — залепетала растерянная Вика. — Видите ли, он бывший спортсмен, практически никакого образования… Опытному жулику ничего не стоит обвести его вокруг пальца, он такой наивный!
Анатолий Борисович остался при своем мнении.
— Спортсмен, говорите? Да еще и наивный? Такой, скорее всего гуляет. А это не наш профиль. Дело скользкое — вторжение в личную жизнь и все такое. Статья есть. Вот если б его преследовали, звоночки бы делали с угрозами, вас бы, к примеру, похитили — тогда отлично! Чистый криминал! Мы бы взялись без звука. А дела семейные…
Вика запротестовала:
— Что вы в самом деле! Он не гуляет! Тут что-то… непонятное!
Она нисколько не была уверена, что Пашка не гуляет, но ни за что не согласилась бы признаться в этом перед двумя незнакомыми людьми со сдобными лицами.
Шеф, Виктор Степанович, задумался, что внешне проявилось у него в приостановке мигательных движений век.
— Вот что, — сказал он весомо. — Давайте отхронометрируем несколько суток деятельности вашего супруга. Если окажется, что его, как вы говорите, кто-то преследует, то что же — будем работать. А уж если ваш муж, как выражается Анатолий Борисович, гуляет — мы пас. То есть мы можем для вас собрать кое-какую информацию. Но ни она, ни название нашего агентства не могут быть даже упомянуты ни в каких ваших судебных разбирательствах.
— Зачем разбирательства? — возбужденно заерзала Вика в кресле. — Мне бы узнать только, где он бывает.
— Что, возьмемся, Борисыч? — обратил Буткевич свой каравай к подчиненному — скептику.
Вика обеими руками уперлась в край стола, противостоя мощи Анатолия Борисовича, и сказала твердо:
— Прекрасно! Я согласна. Зайду к вам завтра со своим адвокатом.
