В начале XVIII века шестому племени тускарора из Каролины было предложено переместиться севернее, чтобы присоединиться к союзу, и с тех пор ирокезы известны как шесть племен[5]. Они называли себя онквехонве, или Настоящие Люди, и хауденосони — люди Длинного Дома.
До контакта с европейцами у них не было письменности в том виде, в котором она присутствует в современном мире, но была собственная система записей. Островная Женщина показала мне один из примеров таких записей, и хранитель вампумов в государственном музее Нью-Йорка собирался объяснить мне их значение.
Я смутно представлял себе, что бусины и ракушки использовались американскими индейцами в качестве денег и украшений. Это было доказано[6], но это лишь часть значения вампума. Пока Рэй Гонье доставал пояс за поясом из широких ящиков огромного стального шкафа, я с радостью узнавал, что духовное значение вампума было гораздо более глубоким. Я получил первый урок сложнейшего визуального языка. Некоторые из поясов хранили память об определяющих моментах истории ирокезов и об их взаимодействии с белыми людьми.
Так называемый пояс Гайаваты, украшенный пятью связанными символами, центральный из которых напоминает одновременно и сердце, и дерево, рассказывает об основании первоначального союза пяти племен. Наклонные линии на другом поясе символизируют момент, когда люди Длинного Дома взяли под защиту своего союза племя тускарора, истощенное войной и захватом земель в Каролине. Простой и красивый вампум, состоящий из двух рядов темно-пурпурных бусин, идущих параллельно вдоль сияющей белой линии, передает надежду, что люди двух миров — ирокезы и европейцы — смогут жить в гармонии, следуя истине своих собственных путей. Некоторые из вампумов являлись посланиями о сборе совета, обещаниями гостеприимства, просьбами о помощи.
По мере знакомства с поясами ко мне приходило чувство, что их значение и сила простирались гораздо дальше рисунка из белых и пурпурных бусин. Этот пояс содержал мои слова. Такая формулировка вновь и вновь появлялась в записях индейских советов во времена Джонсона, до него и после. В этой фразе — загадка, которую нелегко отгадать. Возможно ли, чтобы ракушки, пусть даже измельченные и переработанные в напоминающие трубочки бусины, которые были заряжены намерением и словами силы, оказались письмами и контейнерами для энергии?
Рэй попросил меня описать пояс, который держала Островная Женщина, и показать, каким образом она это делала.
— Пояс был белым, с изображениями двух человеческих фигур, держащихся за руки, и волка, более темного цвета, — сказал я ему.
Я жестом показал, как Островная Женщина держала пояс. Я помнил, что один конец пояса был закинут на ее левое плечо, фигурки отчетливо виднелись над ее сердцем, и ракушки позвякивали в такт ее плавному музыкальному голосу.
Рэй достал ПОЯС:
— Что-то вроде этого?
Я уставился на него. В его руках был пояс из моего сна, и он держал его так, как это делала Островная Женщина. На поясе были изображены две человеческие фигуры, взявшиеся за руки. Одна от них — большая фигура волка.
— Это тот пояс, который я видел во сне! Что это значит?!
Лицо Рэя было бесстрастным. Он ответил тихо:
— Это вампум матери клана Волков. Я полагаю, что тебя посетила женщина, обладающая могуществом.
После того как он положил пояс обратно в шкаф, Рэй искоса взглянул на меня и сказал:
— Сила найдет тебя в снах.
Он повернулся к шкафу и достал еще один, последний пояс. На семи рядах темных бусин сияли белые наклонные линии и круги.
— Она показывала тебе что-то подобное?
— Я не уверен. — В этом поясе было что-то знакомое, но я не помнил, чтобы видел его в жилище Островной Женщины. — Что это значит?
Рэй усмехнулся.
— Это пояс выкупа. Он означает требование женщины усыновить пленника, чтобы заменить кого-то из ее семьи, кого она потеряла. Если она показала тебе это, то таким образом говорила, что ты теперь наш.
Мой отец приносит исцеление из другого мира
В своих снах и во время бодрствования я продвигался все глубже и глубже в реальность предков, а они — в мою. Мне снилось, как умирал мой отец, а затем, после того как его сердце остановилось в больнице Квинсленда, на другой стороне Тихого океана, мне приснилось, что ом пришел меня навестить, дав полезные и полные любви наставления для меня и всей семьи.
Когда я прилетел в Австралию на похороны, присутствие ушедшего было таким теплым, таким радостным, что мы с матерью чувствовали, что находимся на празднике. Затем однажды вечером, когда мы сидели на балконе ее дома престарелых, всплыли старые разногласия. Она произнесла обидные слова и, расстроенная, ушла внутрь.
Я попросил отца вмешаться. Мать вскоре вернулась на балкон, как лист, подгоняемый ветром. Она стояла позади меня около часа, говоря слова любви и взаимного прощения, держа свою руку на моей груди, у самого сердца.
Этот случай был беспрецедентным. С раннего детства моя мать никогда не выражала физически своих чувств. Хотя это сбивало с толку и печалило меня в детстве, я потом понял, что это объяснялось тяжелыми переживаниями и болью, порожденной постоянной опасностью потерять единственного ребенка. Я сказал ей, как был тронут тем, что она говорила со мной, держа руку у моего сердца.
— Ты знаешь меня, я никогда бы этого не сделала, — возразила она.
— Но, может быть, отец бы сделал, — мягко ответил я.
