Как и прежде, здоровье Ежова оставалось плохим. Однако теперь его положение стало столь высоким, что он получил право лечения за границей. Решением Политбюро от 28 мая 1934 года Ежову был предоставлен отпуск (с 1 июня) на 2 месяца, а место отдыха было предложено определить Кагановичу и самому Ежову{133}. Ежов отправился отдыхать в Нальчик. Но его здоровье настолько пошатнулось, что вызвало тревогу кремлевских врачей. Два профессора по просьбе Лечсанупра Кремля обследовали Ежова и вынесли заключение «о резком ухудшении состояния его здоровья», повышении температуры, обострении заболевания и общем истощении нервной системы. Было рекомендовано «провести специальный курс лечения в заграничном санатории». 5 июля начальник Лечсанупра информировал об этом Жданова. Политбюро дважды рассматривало вопрос об отдыхе Ежова. Сначала 11 июля было решено направить его за границу с выдачей 1200 рублей в валюте. Но этого было явно мало для хорошего лечения. И 15 июля начальник Лечсанупра Кремля направил, теперь уже всем членам Политбюро, более подробное описание недугов Ежова. В письме говорилось, что он «страдает резко выраженным общим упадком питания с прогрессирующим падением веса, общей слабостью и понижением работоспособности, раздражением нервной системы, катаром желудочно-кишечного тракта, хроническим поражением кожи (чешуйчатый лишай) и хроническим неактивным процессом в легких и бронхиальных железах с постоянной субфебрильной температурой. Все явления усилились в последнее время в результате очень большого переутомления». Далее говорилось о необходимости полного отдыха сроком на 3 месяца, а для начала курса лечения провести некоторое время в клинике Карла фон Ноордена в Вене, а затем курортное лечение на 3 недели (Франценсбад в Чехословакии или Бад-Гаштейн), после чего предлагалось «санаторно-климатическое лечение в очень хороших климатических условиях на умеренной горной высоте (лучше всего Меран в Тироле)». В числе подписавших заключение лечащих Ежова врачей стояла и подпись доктора Левина. В этом же письме говорилось о недостаточности выделенных для лечения средств.
На здоровье столь нужного ему в будущем Ежова Сталин решил не экономить, и наложил на письмо Лечсанупра резолюцию: «Отпустить т. Ежова с женой, дать им пока что 3000 рублей золотом под отчет. Отправить немедля. Срок отпуска три месяца. И. Сталин». Политбюро дружно проголосовало за это предложение и 17 июля 1934 года оно было принято{134}.
В Москве интересовались ходом лечения Ежова. Начальник Лечсанупра Кремля 25 августа сообщил Кагановичу о том, как обстоят дела. К тому времени Ежов с женой уже находились в Бад-Гаштейне и принимали предписанные Ноорденом радиоактивные ванны и уколы. Их навестил поверенный в делах СССР в Австрии Некунде — проведать и сообщить в Москву новости. Некунде писал, что ванны Ежову помогают: «Появился на редкость большой аппетит, соблюдает строгую диету, но по обыкновению чересчур много курит. Лишаевидные места на локтях и ногах почти совершенно исчезли». Бад-Гаштейн Ежов должен был оставить 25 августа и отправиться в клинику к Ноордену, а затем, вероятно, в Италию на «нахкур», — как писал Некунде, — и тут же с тревогой сообщал, что сам Ежов «начинает поговаривать об отъезде домой на работу». Для поездки в Италию требовались еще деньги, и Политбюро, вняв тревогам Некунде, 26 августа приняло решение: «Выдать т. Ежову Н.И. дополнительно 1000 рублей золотом для окончания лечения. Запретить т. Ежову выезд в СССР до окончания отпуска»{135}.
В общем, здоровье и работоспособность будущего «железного наркома» обошлось казне в кругленькую сумму. Милость Сталина и лечение в Вене еще аукнется Ежову. После ареста, на следствии его заставят «вспомнить», что там он, якобы, имел интимную связь с медсестрой, а когда врачу стало известно об этом, то он завербовал его самого в качестве «агента германской разведки»{136}. Кстати, почему германской? Ведь Австрия тогда еще не входила в состав Германии.
В начале октября Ежов вернулся в Москву, сообщив Сталину, который в это время отдыхал в Сочи, что снова приступает к работе. Он писал, что чувствует себя хорошо, однако соблюдает диету, и в течение последующих шести месяцев ему должны удалить аппендикс, чтобы улучшить работу пищеварительного тракта. По-видимому, и за границей он не оставлял вне своего внимания интересы органов госбезопасности. Так, он сообщил Сталину, что наблюдал за работой советских учреждений за границей и желает доложить об этом{137}.
Вероятно, Сталин персонально опекал Ежова потому что выбрал его в качестве своего главного помощника в реализации планов по осуществлению генеральной чистки. Это стало ясным после убийства главы ленинградской партийной организации Сергея Кирова 1 декабря 1934 года. В соответствии с одной из версий этих событий, в тот же день утром, когда произошло убийство, Ежов был вызван к Сталину и провел в его кабинете достаточно долгое время{138}. Однако в журнале регистрации посетителей кабинета Сталина Ежов в этот день вообще не упоминается{139}. Лишь на следующий день, когда Сталин отбыл в Ленинград на специальном поезде, Ежов был среди тех, кто сопровождал его, а по прибытии в Ленинград он присутствовал при допросе Сталиным убийцы Кирова Николаева{140}. Спустя два дня после убийства Политбюро одобрило чрезвычайное постановление, упрощающее процедуру вынесения обвинительного приговора и приведения его в исполнение для лиц, обвиняемых в терроризме. В последующие годы во время чисток этот закон от 1 декабря 1934 года применялся в широких масштабах{141}.
Сталин поручил Ежову наблюдение за расследованием вместе с лидером комсомола А.В. Косаревым и заместителем Ягоды по вопросам госбезопасности Аграновым{142}. Несмотря на отсутствие каких-либо фактов, Сталин приказал сфабриковать дело по обвинению в этом убийстве против Каменева, Зиновьева и других бывших участников партийной оппозиции. Однако руководство НКВД с недоверием отнеслось к такой версии событий и попыталось проигнорировать этот приказ Сталина. И тогда для Ежова пришло время сыграть свою роль. Фактически Сталин назначил его своим представителем в НКВД. Ягода не придал тогда этому значения, а после, уже будучи арестованным, дал показания, что после убийства Кирова «начинается систематическое и настойчивое вползание в дела НКВД Ежова». Не спрашивая Ягоду, он непосредственно связывался с отделами ГУГБ и «влезал сам во все дела»{143}. На совещании в НКВД в декабре 1936 Ежов подтвердил, что последние два года работал в очень тесном контакте с НКВД[18].
Вмешиваясь во все детали расследования, Ежов придал ему именно то направление, которое хотел Сталин, в своих подробных сообщениях он разоблачал врагов и шпионов. Ягода, действуя по собственному усмотрению, чинил препятствия; как Ежов объяснял позднее, НКВД смотрел в другую сторону и не хотел допускать его к материалам дела, пока не вмешался сам Сталин. Вождь партии стал угрожать Ягоде: «Смотрите, морду набьем…» Он приказал главе НКВД арестовать тех, на кого Ежов собрал материалы. Ягода исполнил это, но явно против своего желания{144}.
