Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
Его план предусматривал выступление сухопутных войск из Олбани, захват Монреаля и победоносное шествие вдоль реки Святого Лаврентия, чтобы поддержать удар по Квебеку с моря. Время решало все. Солдаты выступили в поход. Затем отплыл бостонский флот, снаряженный артиллерией и большим десантом из тех, кого привлекла удача и стиль Фипса, равно как и мысль о добыче в Квебеке: две с половиной тысячи буйных ополченцев набились на тридцать утлых и перегруженных посудин. Непогода, неблагоприятные ветра и неудачные попытки найти лоцмана, который довел бы флотилию до реки, привели их на равнины под Квебеком поздней осенью, когда вода на холоде уже покрывалась льдом.
Фипс не мог этого знать, но нападение на Монреаль уже потерпело поражение. Он потерял все преимущества внезапности, а французы успели укрепиться. Однако от губернатора Квебека графа Фронтеньяка и де Паллау Фипс потребовал немедленной сдачи. Ответный выпад французов был удачным: «У меня нет другого ответа для вас, генерал, кроме того, что дадут мои пушки и ружья». Пушки Фипса заговорили первыми, ожесточенно обстреливая город на протяжении двух дней, но, когда он устроил импровизированную атаку с суши, установленные на берегу батареи оказались вне зоны поражения. Огонь же французов цели достиг: корабли получили повреждения, а людские потери составили тридцать человек убитыми. В конце концов у Фипса закончились боеприпасы.
Изумленный и удрученный нежеланием противника сдаваться, Фипс неохотно отдал приказ плыть домой. Удача покинула его вместе с отливом: по пути вниз по реке Святого Лаврентия на бостонцев налетел ужасный шторм, и четыре корабля затонули: остальные суда разбросало далеко друг от друга. Весь путь назад до Массачусетса им пришлось пробиваться сквозь встречный ветер и неспокойное море. Несколько уцелевших оборванцев приползли в Дорчестер с пустыми руками. Все, что они привезли с собой, — невидимый вирус оспы, быстро распространившийся и убивший пятьдесят семь жителей города. Бостон оказался обманут в своих ожиданиях. «Часть кораблей пришла, потеряв половину экипажа, часть — и того больше, некоторые — почти всех. Немало жалуются на то, что не было проявлено надлежащего тщания, не запасено провианта для такой армии, что были и такие, кому крысы съели глаза и щеки, прежде чем несчастных нашли»[19].
Дальше — больше: появились толпы уцелевших и обозленных участников кампании и причитавших вдов, которые требовали жалованья и компенсаций. Ведь в Квебеке не удалось ничем поживиться — казна колонии была пуста.
ТАКОГО рода неприятности случались постоянно, и нет сомнений, что у Фипса нашлись друзья, которые похлопали его по плечу и пожелали более удачной охоты в следующий раз. История превратила его неудачный набег на Квебек в почти всеми забытую сагу о войне короля Вильгельма — одну из небольших войн чужими руками, которые на протяжении наступающего века Англия и Франция вели друг против друга за полмира от дома. Другие варианты этой войны велись на море, на суше и руками индейских союзников, но ни одна из сторон не располагала возможностью нанести решающий удар. Пока, штурмуя высоты Абрахама, в 1759 году не погиб Вольф, и вся французская Канада не была присоединена к Британской империи.
Репутация самого сэра Уильяма Фипса — равно как и его душевное равновесие — оказалась подпорчена разгромом. Когда он сломал свою трость о голову капитана королевского флота и бросился на служащего бостонского порта, люди пришли в негодование. Скоро цепь его успехов распалась, ее заменили вериги позора. Люди вспомнили о худородном происхождении Фипса, обвинили его верную жену в колдовстве и иронизировали по поводу бескровной победы в Акадии. Враждебная фракция резонеров в собрании обязала сэра Уильяма вернуть бывшему губернатору Порт-Ройала все добро, которое он там награбил. Дурные вести распространяются быстро. Далекие друзья при дворе начали покидать Фипса, и его вызвали в Англию для дачи объяснений. В Лондоне он внезапно скончался в 1695 году.
Уильям Фипс похоронен в небольшой церкви Сент-Мэри-Вулнот в Сити и унес с собой, видимо, последнюю тайну — местоположение погибшего на рифах Эспаньолы около 1500 года легендарного корабля с сокровищами дона Франсиско де Бобадильи, перечень которых довершал стол из чистого золота. Родилась легенда, что детали каким-то образом были зашифрованы на могиле Фипса, но сам надгробный камень исчез.
Натаниэль Готорн позднее набросал очерк о жизни сэра Уильяма Фипса, поскольку, как он выразился, людям недостает человеческого в именах, запечатленных в учебниках. Этот очерк является жемчужиной, погребенной в собрании сочинений автора. Охотники за сокровищами считают Фипса своим святым покровителем и по достоинству ценят его схватки с соперниками, бюрократами, опасностью и морем, а также его непреклонную приверженность цели, принесшую ему славу, богатство и бесчестье. Америка же в конечном счете больше обязана провалам Фипса, чем его успехам.
Столкнувшись с народным возмущением, ассамблея Массачусетса в Бостоне всерьез озаботилось мыслью о том, как расплатиться с солдатами и вдовами. Ее первым побуждением было получить ссуду у бостонских купцов, но те вежливо уклонились, поскольку теперь сами нуждались в деньгах. Тогда бостонцы ухватились за свежую идею, витавшую в воздухе и, казалось, дававшую ответ на их молитвы.
Это была лишь идея, и воплотить ее в реальности оказалось не так легко. Возможно, отправная точка находилась во французской Канаде, где лишенный денег гарнизон решил использовать игральные карты в качестве рудиментарной валюты, которая подлежала обмену на звонкую монету после возобновления снабжения. В 1650 году в Лондоне появился анонимный памфлет «Ключ к богатству, или Новый способ оживления торговли: законный, простой, надежный и действенный». Марко Поло познакомился с бумажными деньгами в Китае за три столетия до этого, но памфлетиста, вероятно, вдохновил опыт лондонских ювелиров, которые часто хранили ценности других людей в своих надежных комнатах-сейфах. Расписки, которые они выдавали в обмен на камни и металлы, иногда использовались в качестве своего рода бумажных денег: вместо того чтобы извлекать из хранилища серебро со всеми сопутствующими рисками, купцам было достаточно передать друг другу расписку от надежного ювелира. В результате некоторые ювелиры осознали первый принцип банковского дела: можно выдавать расписки на сумму, превышавшую наличествующее серебро. Люди предпочитали получить бумагу от надежного серебряника, чем перевозить золото или серебро, рискуя стать жертвой нападения и кражи. В тех редких случаях, когда кто-либо приходил забрать свое серебро, ювелир все возвращал: дело было устроено так, что в конце концов драгоценности с высокой долей вероятности все равно возвращались к нему из соображений безопасности. Конечно, если бы разом пришли все, он оказался бы разорен, но такое происходило редко.
В 1691 году, за три года до основания Банка Англии и появления первой пятифунтовой банкноты, далекий Массачусетс стал первым государством со времен средневекового Китая, выпустившим собственные бумажные деньги. «Мы нашли способ положить конец толкам и усмирить недовольство солдат и моряков новой денежной эмиссией в виде бумажных денег», — писал один критик, тогда как Генеральный совет Массачусетса, прежде чем выпустить «кредитные билеты» на общую сумму в 7000 фунтов стерлингов, более высокомерно ссылался на «нынешнюю бедность и беспорядок в этой стране и проистекающую из нехватки денег неразвитость торговли». Деньги отпечатали на хорошей бумаге с медных матриц. На наш взгляд они кажутся перевернутыми набок: пять дюймов в высоту и четыре дюйма в длину. Скорее портрет, нежели пейзаж: изящные завитки двойной линии наверху и никаких украшений, кроме герба колонии. Каждая банкнота имела текст, заверенный одной или двумя подписями внизу. Они выглядели как небольшой юридический документ или крошечная прокламация.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
