Да и сами жилые районы именовались «форштадтами», т. е. передовыми укреплениями. Самым крупным зданием в городе долгое время были торговые ряды, построенные по проекту генерала Дена, который был утвержден лично «Главным Инженером империи». Брест-Литовск был преимущественно деревянным, одноэтажным и выглядел собранным на скорую руку, без следов исторического прошлого, без архитектуры, без памяти и, как указывал географический словарь той эпохи, без всякого «умственного развития». Посетивший его в середине XIX в. подполковник Генерального штаба П. Бобровский отмечал, что фасады домов в городе построены по одному проекту, покрашены в желтый цвет и впечатление производят хмрачное. По данным на 1857 г., здесь проживало 18,8 тысячи человек, в том числе 12,7 тысячи евреев и 6 тысяч военнослужащих. Лишь в 1875 г. в Брест-Литовске, превратившемся в типичное еврейское местечко, стало действовать Городовое Положение 1870 года.
В первые двадцать лет существования крепости здесь не было постоянного гарнизона. Она служила базой для размещения пехотных корпусов действующей армии. Количество военнослужащих в Бресте и крепости в тот период составляло 5–6 тысяч человек. Кавалерия, как правило, картировалась в деревнях. На вооружении крепостной артиллерии состояли гладкоствольные 24- и 36-фунтовые пушки, полупудовые единороги, мортиры, стрелявше ядрами, чугунными бомбами и картечью на дальность до 3500 метров.
Любая крепость — это не только укрепленный пункт с долговременными оборонительными сооружениями, но и место содержания заключенных. Брест-Литовская крепость не была исключением. Здесь, как и в других «укрепленных местах» Российской империи, размещались арестантские роты для провинившихся солдат, учрежденные указом от 21 февраля 1834 г. и проходившие по военно-инженерному ведомству. Заключенных содержали в Бригитской казарме, использовали на строительных и хозяйственных работах, жалование не платили, бессрочных арестантов заковывали в кандалы, за малейшие провинности секли шпицрутенами. В свободное от работы время с заключенными занимались шагистикой. Начальствовали над ними крепостные коменданты, а управляли плац-майоры, служившие на правах батальонных командиров.
Впрочем, в николаевские времена вся русская армия превратилась в огромную «арестантскую роту», которую нещадно пороли и без конца муштровали. Александр I Благословенный, а вслед за ним и Николай, с увлечением насаждали в войсках «гатчинский дух» и устав. В штрафники, причем в бессрочные, можно было попасть за недостаточно развернутый носок, розги в полках расходовались возами. За явное ослушание нижних чинов могли приговорить к шестикратному «прогнанию» через тысячу человек, что заканчивалось смертью дисциплинарно наказуемого. Историограф лейб-гвардии Московского полка полковник Н.С. Пестриков описал методику воинского воспитания образца 1839 г.: «Командир полка сам обходил всех и за каждую ошибку и неправильность бил без всякого милосердия. Тогда ведь если били, так били, не то что теперь. Солдату спускали штаны и приказывали бить по голому телу тесаком. Если бьющий ударял не сильно, то его, в свою очередь, бил сзади следующий, и так часто образовывались целые шеренги бьющих один другого».
Двадцатилетняя «срочная» служба была суровой и изнурительной, а бытовое и санитарное обеспечение войск совершенно дикое. Более чем миллионные вооруженные силы почти не имели казарм и лазаретов. Заболеваемость и смертность втрое превосходила аналогичные показатели среди гражданского населения. Так, во время подавления польского восстания лейб-гвардии Московский полк потерял убитыми и ранеными 10 человек, а от болезней умерли 142 человека. В одном из отчетов за 1835 г. указывалось, что из 231 099 человек 173 892 оказались больны, причем 11 023, т. е. каждый двадцатый, умерли. С 1841 по 1850 г. среднегодовая заболеваемость в войсках достигала 70 процентов штатного состава, смертность — 4 процента: «Новобранец, поступавший на 20 лет, имел таким образом 80 шансов из 100 умереть на службе, даже без войны». В результате огромные размеры приняло дезертирство, в офицерской среде начался массовый уход со службы. Нередким явлением стало самоубийство, вещь ранее неслыханная «в благочестивой русской армии».
Боевых командиров, помнивших эпоху наполеоновских войн, сменили плац-парадные «танцмейстеры». A.A. Керсновский писал: «Вальтрапы и ленчики, ремешки и хлястики, лацканы и этишкеты сделались их хлебом насущным на долгие годы. Все начальники занялись лишь фрунтовой муштрой. Фельдмаршалы и генералы превращены были в ефрейторов, все свое внимание и все свое время посвящавших выправке, глубокомысленному изучению штиблетных пуговичек, ремешков, а главное — знаменитого тихого учебного шага «в три темпа…» Замысловатые построения и перестроения сменялись еще более замысловатыми. Идеально марширующий строй уже не удовлетворял — требовались «плывущие стены»!.. На стрельбу по-прежнему отводилось 6 патронов в год на человека. В иных полках не расстреливали и этих злополучных шести патронов из похвальной экономии пороха. Смысл армии видели не в войне, а в парадах, и на ружье смотрели не как на орудие стрельбы и укола, а прежде всего как на инструмент для охватывания приемов…
Боевая подготовка войск на маневрах сводилась к картинному наступлению длинными развернутыми линиями в несколько батальонов, шедших в ногу, причем все заботы командиров — от взводного до корпусного — сводились к одному, самому главному: соблюдению равнения… Так создавалась на плацах какая-то особенная «мирно-военная» тактика, ничего общего не имевшая с действительными боевыми требованиями. Система эта совершенно убивала в войсках, особенно в командирах, всякое чувство реальности. Все было построено на фикции, начиная с «показных атак» дивизионного и корпусного учения и кончая «показом» заряжания и «показом» выстрела одиночного обучения…
Настоящий воинский дух, бессмертные российские военные традиции в полном блеске сохранили только кавказские полки. Остальная же армия мало-помалу разучилась воевать…»
Такой же порядок Николаю мечталось видеть в Европе.
Когда в феврале 1848 г. вспыхнула революция во Франции, царь составил манифест, в котором говорилось: «Возникнув сперва во Франции, мятеж и безначалие сообщились сопредельной Германии, и разливаясь повсеместно с наглостью, возраставшею по мере уступчивости правительств, раздражительный поток сей прикоснулся наконец союзных нам Империи Австрийской и Королевства Прусского. Теперь, не зная более пределов, дерзость угрожает в безумии своем и нашей, Богом нам вверенной России». В связи с революционным взрывом, потрясшим Европу, Брест-Литовская крепость впервые была приведена в боевую готовность. В марте 1849 г. по просьбе австрийского императора Франца-Иосифа русские войска под командованием николаевского «отца-командира» И.Ф. Паскевича отправились на подавление венгерского восстания — спасать династию Габсбургов.
Брестский пехотный полк в 1844–1846 гг. в составе 13-й пехотной дивизии был «откомандирован» в Дагестан ловить мюридов Шамиля, в 1849 г. усмирял Трансильванию, затем снова оказался на Кавказе, где сражался с турками во время Крымской войны 1853–1856 гг. и заслужил Георгиевское знамя.
В эту войну благодаря своей бездарной дипломатии, Россия оказалась в условиях внешнеполитической изоляции. Совершенно неожиданно для царя изменили свою ориентацию «союзные Империя Австрийская и Королевство Прусское», недвусмысленно угрожавшие русским границам. Боевые действия велись на Дунае, Кавказе, в Крыму, под Архангельском и Петропавловском. Отдельные 100-тысячные армии приходилось держать на Балтийском побережье и в Царстве Польском. Летом 1854 г. Брест-Литовская крепость была переведена на военное положение. В связи с возможностью нападения Австрии Николай I лично разработал план военной кампании по прикрытию «центра государства». Врага намечалось встретить на реках Вепрж и Висла и, опираясь на крепости первой линии, дать ему генеральное сражение. В случае неудачного исхода русские войска должны были левым крылом отойти к Брест-Литовску, где император собирался разместить, свою Ставку, пополниться людьми и снаряжением и занять оборону по линии реки Буг, угрожая флангу и тылам австрийцев в случае попытки развивать наступление на Варшаву.
