Место, действительно, было фиктивным. Отец, будучи членом-корреспондентом Академии, занимал должность заместителя директора Института экспериментального проектирования. При организации КиевЗНИИЭПа объединили два института. У директора оказалось три заместителя вместо одного, и один из них был мой отец. Он ушел в КИСИ, оставив свое фиктивное место Добровольскому.
Впоследствии Анатолий Владимирович Добровольский создал еще много крупных объектов: Бориспольский аэропорт, Дом художника и т. д., стал профессором Киевского художественного института. Он все любил доводить до конца сам. Когда он стал моим оппонентом по диссертации, то пригласил меня к себе домой на Крещатик рядом с Пассажем в 12 часов ночи. Когда я пришел, он сидел, согнувшись над доской, и делал рабочие чертежи столярных изделий для ресторана «Ветряк». Я удивился.
– В какой мастерской разрабатывается этот проект? – спросил я.
– В первой, у Алика Малиновского.
– Понимаешь, в чем дело: здесь есть такие тонкости, которые я никому не доверяю. Я должен сделать это сам, иначе потом придется переделывать.
В этом был он весь.
Во время последнего крушения Академии в Союзе архитекторов проводился пленум с самобичеванием. На нем выступила архитектор Синицына и обвинила во всем архитектурную критику – специалистов по теории архитектуры. Она вышла с трибуны, подошла к краю сцены, воздела руки и провозгласила:
– Станиславский есть, – раздался крик из зала. – Он сейчас просто в командировке в Днепропетровске. В понедельник вернется.
ВПЕРЕД! В НАУКУ!
В это неспокойное для архитекторов время приятели стали наседать на меня: «Пора, мол, поступать в аспирантуру, пора двигать архитектурную науку вбок, ибо вперед мы не сможем, да и назад не дадут». Ну что ж, аспирантура, так аспирантура. Стаж уже был вполне достаточным. Но куда? Академии уже не было, и я решил попытать счастья в родном КИСИ.
Расклад такой: 2 места, 4 претендента. Я был единственным, кто сдал на все пятерки. Иду спокойно за результатами. Оказывается, что принято двое других, с тройками. Ничего не могу понять – иду к ректору Калишуку. Он встречает меня ласково, долго жмет руку и говорит вкрадчивым голосом:
– Понимаете, в чем дело, – при этом он смотрит вбок. – У нас для вас нет настоящего руководителя. У вашего отца есть аспиранты, а других хороших руководителей у нас, к сожалению, нет. Не можем же мы вас направить к собственному отцу.
– Почему? Мы с ним в хороших отношениях.
– Ну, знаете ли, так не полагается.
– А почему же меня сразу не предупредили, до экзаменов?
– Это вина нашего руководства аспирантурой. Не волнуйтесь, их за это накажут.
– Я за них не волнуюсь, я за себя волнуюсь. Возьмите кого-нибудь по совместительству. Есть масса специалистов из бывшей Академии.
– У нас нет на это денег. Но, знаете, мне в голову пришла идея! Обратитесь к заместителю министра высшего и среднего специального образования. Он очень душевный человек. Он нам кого-нибудь порекомендует в руководители, и мы вас примем.
Я отправился на Крещатик на прием к душевному человеку, заседавшему рядом с магазином «Фарфор, фаянс». Я записался на прием к заместителю министра. Встретил он меня не менее радушно. Когда я изложил ему суть дела, он был неподдельно возмущен.
– Бюрократы! Какой абсурд! Какая некомпетентность!!! Да этого просто не может быть! Чтобы сын из-за отца не мог заниматься наукой. И вы говорите, все пятерки?! Да они что, с ума сошли?! Выйдите, пожалуйста, из кабинета, я должен серьезно поговорить с Калишуком по телефону.
Я засел в приемной. Минут через двадцать появилась секретарша и сообщила:
– Ваш вопрос решен. Поезжайте к Калишуку.
В приподнятом настроении я ворвался в приемную Калишука. Когда он меня принял, он говорил еще более сладким голосом.
– Хорошо, что вы зашли. А я вот недавно беседовал с заместителем министра специально о вас. И знаете, что мы решили – приходите поступать на будущий год, мы вам будем очень рады и постараемся придумать что-нибудь с руководителем.
Я опять бросился в министерство. Секретарша встретила меня во всеоружии:
– Заместитель министра в курсе ваших дел. Но сейчас он перегружен и не сможет вас принять в ближайшие дни. Кроме того, кандидатуры аспирантов уже утверждены.
Круг замкнулся. С антисемитизмом мне приходилось встречаться довольно часто. Но такого откровенного государственного антисемитизма я не ожидал. Архитекторы ощущали это меньше, чем другие деятели культуры. Однако при приеме в институты и на работу пятая графа была одной из основных. Во многом это зависело от руководства.
На будущий год я опять решил идти в КИСИ, но приятели отговорили, и я подал документы в КиевЗНИИЭП. Мне предстояло сдать экзамены, предварительно пройдя собеседование.
За пару дней до собеседования мы как-то вечером сидели в гостях у Толика, выпивали, закусывали и беседовали «за архитектуру». Где-то после 11 вечера появился его шеф Авраам Моисеевич Милецкий. Милецкий был известным архитектором, который проектировал Парк Славы, горисполком, гостиницу «Москва» и т. д. Кроме того, он был человеком очень эрудированным, дружил со многими художниками и писателями, в том числе, с Виктором Платоновичем Некрасовым. Тут же разговор зашел о его новом детище – Киевском автовокзале. Этот объект считался неординарным. Там уже начались отделочные работы. Милецкий предложил съездить посмотреть. Я засомневался:
– Кто же нас пустит на стройку ночью?
– А там сейчас как раз кипит работа, – ответил он.
– Где же вы нашли таких рабочих, которые работают по ночам?
– А там нет рабочих. Там художники – Ада Рыбачук и Володя Мельниченко. Они делают два мозаичных панно.
В начале первого словили такси. Поехали: он, Толик и я. На автовокзале, несмотря на позднее время, мы застали четверых человек. Среди них были Ада Рыбачук и Володя Мельниченко, с которыми нам было очень интересно познакомиться. Мы знали их заочно – это были молодые, но уже известные художники-монументалисты. Они ездили на Крайний Север и привезли оттуда великолепные рисунки и книгу «Остров Колгуев». Кроме них там был скульптор Валентин Селибер и прораб. Пока Милецкий беседовал с художниками, прораб начал изливать мне свою душу.
– Понимаете, в чем дело: проект Милецкому не утвердили – сказали, что это не наша архитектура – много стекла, пахнет конструктивизмом. После этого он сделал проект попроще, который быстро утвердили, но строить он решил первый. И вот началось: чертежей у меня нет, он их разрабатывает по ходу дела, а детали придумывает на месте. И с тех пор стройка пошла наперекосяк. Есть Милецкий – работаем, нет Милецкого – курим. А тут еще художники…
