Так прошёл месяц. Однажды она принесла кофе, и я случайно коснулся её руки, когда она ставила чашку. Неожиданно она прильнула ко мне, прижалась всем телом. Я щекой почувствовал её волосы, ощутил их чудный запах. Я не мог понять, неужели всё это со мной происходит? Я взял её за плечи, посмотрел в глаза, мне хотелось обнимать и целовать её снова и снова. Но тут я вспомнил приказ: ты не имеешь права! Я пересилил себя, разжал руки и отстранился. Она отошла, опустив голову:
– Извините, господин офицер.
И так стояла покорно, неподвижно, опустив ручки. Что со мной творилось, я не могу описать! Я страдал и ничего не мог с собой поделать. Прошло время, и она оказалась в моей постели. Вечерами я ждал её, она приходила в темноте. Я слушал шелест снимаемых одежд, наслаждался её запахом и робкими прикосновениями. Чувствовать её было для меня настоящим блаженством. Поскольку мы были молодые, то прошло совсем немного времени, и она забеременела. Это стало заметным. Немцы стали смотреть на меня с негодованием, но молчали. Перед родами мы подолгу с ней говорили, кто у нас будет, девочка или мальчик, и как назовём. Она звала меня Питер, я её поправлял – Пётр. Она смеялась и нежно говорила мне: «Питерка». Настаивала, если мальчик – будет Питер, а я говорил, если девочка – то Марта. Это были приятные споры, ласковые и забавные. Родился мальчик, назвали, как она и хотела, Питером.
И вот одним серым утром вызвал меня мой командир. Я прибыл к нему, но не успел переступить порог, как на меня обрушился настоящий шквал матерных слов. Я стоял и молчал. Я за всю войну не слышал от него столько брани, сколько сейчас.
– Это что, правда?
– Да.
– Ты соображаешь, что ты натворил?!
– Да.
– Ты понимаешь, что это трибунал?!
– Да.
– Что ты дакаешь? Ты видишь, что у меня на столе лежит?
– Нет.
Опять последовал шквал матерных слов, но потом он неожиданно спокойно спросил:
– Кто родился?
– Мальчик.
– Как назвали?
– Моим именем…
– Чёрт возьми. Мы научили вас убивать, а рожать не научили. – Он помолчал, потом позвал адъютанта: – Почему я не вижу документов на капитана, который ещё вчера был демобилизован?
Я очнулся и уставился на командира.
– Товарищ командир, сейчас проверю. Очевидно, в канцелярии затерялись, – сказал адъютант.
– Чтоб сейчас же у меня на столе были документы!!
Я открыл рот от изумления. Адъютант молча выскочил за дверь. Командир обратился ко мне:
– Сынок, одно могу для тебя сделать. Три часа тебе дам и ни секундой больше, чтобы с сыном простился. Ты понимаешь, что ты натворил?
– Понимаю…
– Спросишь, почему три часа? Через три часа вылетает самолёт в Москву с важными документами, и ты их повезёшь. Из армии тебя уже два дня как демобилизовали. Ты меня понял?
– Так точно, командир.
Командир подошёл ко мне и обнял. И это он, тот, кто посылал нас в бой на верную смерть. Я заметил, что глаза у него стали мокрыми. Мне не верилось, что этот человек мог плакать.
– Всё, давай, время идёт. Опоздаешь – знаешь, что будет.
Я выскочил. Шофёр уже ждал. Я быстро доехал до дома, Марта была в комнатке, кормила грудью нашего сына. Я поцеловал её, поцеловал сына и сказал:
– Извини, у меня срочная командировка. Я уезжаю.
Она подняла на меня свои глаза:
– Питер, ты не вернёшься.
Я не хотел врать:
– Я буду стараться, я сделаю всё, чтобы вернуться.
– Питер, я люблю тебя, я буду беречь нашего Петеньку.
Она первый раз сказала слово Петенька на чистом русском языке. Я ещё раз поцеловал её и сына. Выскочил и поехал в аэропорт.
Самолёт уже стоял, шумели моторы. Адъютант командира был у трапа, нервничал, отдавая мне пакет, но, пожав руку, улыбнулся:
– Удачи!
В Москве я передал документы. Потом уехал сюда, на Кубань. Что я могу сказать? Вот здесь меня и прозвали Контуженым. Почему? Это в ваше время выровнялось соотношение полов, а в наше время большинство мужчин забрала война. Остались только такие, как я, которым повезло живыми вернуться. Когда я приехал, не только молоденькие девушки, но и женщины постарше устремили на меня свои взгляды. Выбирай любую… Но я никого не хотел. Каждая из них готова была быть со мной, но мне нужна была только Марта. Вот тогда мне и дали кличку «Контуженый». Сказали, мол, контузило меня, и перестал я мужиком быть.
Я с этим смирился. Вдовушки и девушки потеряли ко мне интерес. Я думал только о Марте, о сыне. Я не знал, как мне с ними увидеться.
Когда уезжал, командир сказал:
– Не вздумай писать! Это всё всплывёт, и я не смогу тебе помочь.
Так я прожил год. Через год приехал мой товарищ, служили мы вместе. Как он меня нашёл, не знаю. При встрече, заговорщицки подмигнув, полез в нагрудный карман, и достал письмо. С замиранием сердца я узнал её почерк. Она писала, что любит и ждёт, и подписалась: «…твоя любящая жена, всегда, всегда. Марта и твой сын». Ниже была маленькая ручка, обведённая карандашом, и такие маленькие пять пальчиков, на которых было написано «Питер», а в скобках «Петя».
С тех пор я жду не дождусь момента, когда мне можно будет к ним поехать. Ведь сейчас объединились Германии. А найду я их или нет? Жива ли она? Может, у них другая фамилия. Не знаю, как буду искать, но всё равно поеду, как только будет возможность выезжать. Я хочу увидеть своего сына, если доживу…
…Он замолчал. Молчал и я. Потом он поднялся, включил свет, одновременно загорелись лампочки над прудами. Я поначалу удивился, почему они развешены над водой, но спрашивать не решался. А потом заметил, что к лампочкам сразу слетелись мошки. И тут я догадался: мошки обжигали крылья и падали на воду, а рыбы их тут же подхватывали. Сразу забурлила вода под этими лампочками, и чем больше мошек падало, тем больше бурлила вода. И мы сидели и смотрели на эти всплески, как волны расходятся, как рыбы выпрыгивают, пытаясь схватить мошку. А мы всё так же молчали, вдыхая аромат чая, который понемножку подливали себе из чайника. Потом я предложил:
– Давай выпьем за то, чтобы всё сбывалась так, как нам хочется.
– Давай.
Мы выпили с ним, посмотрели друг на друга. Пожали друг другу руки.
– Пойдём, покажу тебе, где переночевать.
Мы зашли в домик. Вокруг всё было чисто и аккуратно. Стояли стол, два кресла, телевизор, но удобства рядом, в отдельной пристройке. Я удивился, что в доме есть горячая вода. Потом я спросил у него, откуда.
– Ты не наблюдательный. Обрати внимание, у меня стоит солнечная батарея. Пока одна. За день она нагрела воду. Часть освещения идёт от солнечной батареи, а часть от сети колхоза, за что расплачиваюсь рыбой им к столу. Думаю поставить ещё или ветрячок, или турбину. Но больше я склонен к солнечным батареям, потому что в нашем районе солнечных дней больше двухсот. Этого, по моим расчётам, хватит для обогрева и отопления, но время покажет.
