Однако неудачный первый опыт, когда Константин, казалось бы, оплошал перед товарищами, не прошел для него впустую. Мысленно он вновь и вновь возвращался к событиям того дня: неужели он хуже других, не такой, как все? И вот, спустя месяц, как-то утром, когда он, по обыкновению, занимался морскими науками, в душе вспыхнула, как яркое пламя, страсть. Он должен… сегодня… сей же час побывать у женщины, узнать на личном опыте, что же это такое – плотская любовь. Константин быстро спустился по трапу на пристань, и ноги его сами привели на 27-ю улицу, к знакомому уже зданию публичного дома.
Покинул этот вертеп он поспешно. Юношу мучила совесть, ему было стыдно за содеянное. И, лишь вернувшись на фрегат, он вспомнил, что забыл в номере нательный крест, подаренный матерью. Как ни тяжело было это сделать, пришлось все же вернуться. К счастью, крест не пропал, он так и лежал на стуле, возле измятой постели – как немой укор о свершившемся падении.
…Думы о Родине в эти дни нечасто посещали моряков. Ведь русские газеты в иностранных портах не продаются, а в иностранных о России упоминается лишь вскользь. Даже о новых императорских указах на фрегате не всегда известно. Помыслы членов команды «Светланы» совсем о другом: какой будет погода в ближайшие дни, сколько миль осталось до берега, в срок ли выплатят жалованье… И только 25 апреля, когда командование объявило о войне с Турцией, моряков захлестнула волна патриотизма. После торжественного богослужения во славу русского оружия эскадра покинула берега Америки.
Всеобщее настроение – бить турок! – разделял и великий князь Константин. Его волнует сейчас лишь одно: отец может не отпустить его из-за молодости защищать братьев-славян. А ему так хочется отправиться с экипажем к театру военных действий на Дунай! 28 мая юный моряк записывает в дневнике: «Я решился тогда с револьвером прийти к папа и застрелить себя в случае отказа». Но все же он надеется на родительское понимание и уступчивость и отправляет отцу телеграмму с просьбой разрешить ему ехать в армию под командование адмирала Ф. Дубасова. Великий князь Константин Николаевич уже получил извещение от командира «Светланы» о страстном желании сына, и пишет Костюхе ответ:
…Я отсюда, из Петербурга, ни разрешать, ни запрещать не могу. Храни тебя Господь. Посылаем тебе наше родительское благословение и молимся за тебя. Помни, какая кровь у тебя течет в жилах.
19 июня фрегат «Светлана» вошел в порт Кронштадта. Моряки воочию увидели ликование соотечественников. Представители буквально всех слоев населения были уверены: не пройдет и месяца, и магометане будут разгромлены! Древняя Византия возродится, как птица Феникс, из пепла, и на прекрасном куполе Святой Софии засверкает, как прежде, святой крест. Это общее мнение усиливалось многократно благодаря тому, что сам император, покинув в начале войны Санкт-Петербург, приказал обустроить свою Ставку в прифронтовой полосе.
Во всех крупных городах России возникали Славянские комитеты, члены которых делом чести считали собирать пожертвования для коренного населения Балкан. В их задачу входило также отправление русских добровольцев на фронт. Идти в бой против неверных призывали лучшие люди земли русской. Вот что писал в те дни замечательный русский писатель Иван Аксаков:
Настоящая война – дело не только чести, но, что всего важнее, и совести народной… эта война праведная, эта война – подвиг святой, великий, которого сподобляет Господь Святую Русь.
Что уж говорить о молодых моряках фрегата «Светлана» – они рвались в бой, чтобы освободить от турецкого ига братьев-славян! И император Александр II пошел им навстречу. Мог ли юный Константин остаться в стороне, не отправиться громить турок?
Наконец ему удалось получить напутствие отца – чтобы он «держался товарищей, не отставая от них, и жил с ними». Значит, он все-таки отправится на войну! 22 июня 1877 года в дневнике юного великого князя появляется ликующая запись:
Боже мой, как я недостоин всего счастья, что так обильно сегодня на меня сыпалось… Скажу прямо, я отправляюсь со всеми светлановцами на Дунай.
Экипаж покинул российский берег 4 июля.
…В ночь со 2 на 3 октября 1877 года мичман Константин Романов отличился в бою под Силистрией. Турки, используя деревянные суда, готовили переправу на румынский берег. Перед русскими моряками была поставлена цель – сорвать замысел противника, поджечь суда турок.
Великий князь детально описывает, как создавалось поджигающее устройство – брандер. Кстати, понятие это в ту пору было широко известно и частенько употреблялось в переносном смысле – «пустить брандера». Имелось в виду «наделать шума». Для выполнения же задачи, данной морякам командованием, нужен был небольшой деревянный ящик, который следовало набить стружкой вперемешку с бумагой, пропитать все это керосином, смолой или каким-то другим легковоспламеняющимся материалом. Далее наступала очередь длинного фитиля, один конец которого следовало прикрепить к ящику, а другой, обернутый стружкой, воткнуть в коробочку с двойным ружейным зарядом. При выстреле фитиль загорится, и брандер будет подожжен.
Но под Силистрией обычных ящиков в нужном количестве не оказалось. Вместо них находчивые моряки использовали старые лодки разных размеров, которые были осмолены внутри и снаружи. Их на совесть пропитали керосином. Будут же турки знать наших!
Великий князь Константин не отставал от товарищей. Сам удивлялся – откуда сноровка такая взялась? Словно век пускал брандеры. Руки сами делали все, что нужно. Он ловко спустил брандер, взятый на буксир катером «Птичка». И вот турецкий пароход, стоявший для наблюдения у острова Гоппо, загорелся! Ликованию мичмана и его друзей не было предела…
Вскоре на стол начальника морских команд на Дунае лег рапорт адмирала Федора Дубасова, в котором было написано:
Считаю долгом прежде всего упомянуть о его императорском высочестве великом князе Константине Константиновиче, хладнокровие и распорядительность которого несомненно выше его лет и опытности; выполненное им поручение лучше всего, впрочем, говорит за себя.
15 октября юному герою был вручен орден Св. Георгия 4-й степени. Адмирал Ф. Дубасов, вручая великому князю высокую награду, сделал ему замечание, что он недостаточно далеко отошел от места взрыва и рисковал попасть в бурун тонувшего вражеского судна. Что мог ответить многоопытному военачальнику юный Константин? Правда состояла в том, что он – поэтическая натура, залюбовался в тот момент красотой взрыва…
Вскоре молодой моряк читал телеграмму, пришедшую от отца: «Радуюсь, что ты удостоился Георгия не по милости, а по статусу».
После падения в конце ноября 1877 года Плевны исход войны стал очевиден для всех. 4 декабря в столицу возвращается из действующей армии император, а вместе с ним и великие князья Сергей Александрович и Константин Константинович.
В дневнике нашего героя появляется запись: «Петербург. Мраморный дворец. Дома, у себя, в милом Мраморном, под одним кровом с мама́ и папа́». Какая же это для него радость – вновь обрести отчий дом, иметь возможность ежедневно видеться с родными, вернуться к любимым с детства занятиям! Об этом красноречиво говорит следующая запись: «Я наслаждался музыкой после пяти месяцев жизни без фортепиано».
