– Конечно.
Анна берет со стола мобильник Карен в знакомом кожаном футляре с наклеенными стикерами.
– Давай, сначала позвоним юристам. – С одной стороны, ей неприятно быть такой приземленной и практичной, а с другой – хорошо, что можно хоть чем-то помочь Карен. – Только скажи, вы уже поменяли жилье?
Карен качает головой.
– Нет… Мы собирались подписать документы сегодня.
«Уф!» – про себя говорит Анна. Это означает, что есть поле для маневра. Она переключается на тон «давай покончим с этим».
– Хорошо. Я звоню юристам. Скажу им, чтобы на время приостановили процесс.
– Они будут очень недовольны, – вдруг обеспокоившись, говорит Карен.
– А вот на это мне наплевать! И тебе тоже. Об этом волноваться не будем, хорошо?
– Хорошо.
– Ну, где номер?
– Продавец тоже рассердится… – добавляет Карен. Это типично для нее – думать о других.
– И до него нам тоже дела нет, – категорично заявляет Анна. – Подождет. В данный момент мы думаем о тебе.
Карен кивает.
– Номер, – настаивает Анна.
– Вот он. – Карен, чьи мысли снова приходят в движение под руководством Анны, находит его.
– Хорошо. – Анна встает. – Но я позвоню с улицы, здесь слабый сигнал. Подожди меня здесь недолго, ладно?
– Угу.
Анна открывает дверь кафе, и на нее обрушивается холод и дождь. На самом деле уровень сигнала внутри такой же, как на улице, она солгала с благим намерением: ей казалось, что будет дипломатичнее, если Карен не услышит ее объяснений про смерть Саймона, это принесло бы лишь еще одну порцию ненужной боли. Поскольку это, конечно, первый звонок из многих, которые еще предстоит сделать, ей кажется правильным по мере возможности смягчать переживания Карен.
11 ч. 35 мин.
– Значит, мисс, вы одна из этих? Лесбиянка?
– Что?
Лу проводит беседу один на один с четырнадцатилетним Аароном, и хотя в своей работе она встречается с широким спектром тем – с наркотиками, отказом родителей от детей, нищетой, изнасилованиями, – вопрос застает ее врасплох. Она беседует с учениками, которых исключали из столь многих школ – ее мать по-прежнему настаивает на слове «выгоняли», – что им уже не найти места в государственной системе. И они продолжают образование в специальных заведениях, где царит гораздо более строгое отношение учителей к своим ученикам. С недавних пор Лу работает в таком заведении. В дополнение к урокам дети по желанию могут раз в неделю беседовать с ней. Она встречается всего с пятнадцатью учениками, и со всеми без исключения приходилось туго.
– Вы слышали, что я сказал, мисс.
Лу нравится, когда ее называют по имени, но Аарон не может избавиться от привычки обращаться к ней «мисс», как к начальству, – хотя выражает этим скорее вызов, чем уважение. У него тощие ноги, джинсы приспущены. Положив ногу на ногу и откинувшись на спинку стула с наигранной беспечностью, Аарон продолжает:
– Одна из этих – вы знаете, лесбиянок? Любите женщин? Содомитка? Да?
Личная жизнь – запретная тема для Аарона, и он прекрасно это знает. Он намеренно провоцирует Лу, и она не поддается на провокацию. Но она также знает, что этой области нельзя избегать полностью: как подросток, Аарон исследует собственную сексуальность. И Лу старается осторожно направить разговор в другое русло.
Он пододвигается на стуле, глядя на нее.
– Почему вы не хотите мне сказать? Стыдитесь?
Она не собирается втягиваться в этот разговор, но он ведет себя слишком вызывающе.
– Ты считаешь, Ааарон, этого нужно стыдиться?
Он с довольным видом откидывается на спинку.
– Получается, что да.
И снова Лу предпочитает не отвечать.
– Почему не хотите сказать мне, мисс?
Она проявляет твердость.
– Мы находимся здесь, чтобы разговаривать о тебе, Аарон, а не обо мне.
– Вы что же, думаете, что я буду с вами откровенен, если сами не хотите рассказывать о себе?
Резонно, думает Лу, но так дело не пойдет: Аарон использует эту тему, чтобы отвлечь внимание от себя. Не будь она его консультантом-психологом, она, может быть, и сказала бы ему о своей ориентации. Но это противоречит терапевтической динамике и вряд ли пойдет на пользу, особенно если он спрашивает, главным образом, лишь для того, чтобы удовлетворить свои вуайеристские потребности. Тем не менее поучительно, что он в настоящий момент привязался к этой теме; раньше он говорил только на отвлеченные темы, и Лу хорошо знакома была эта тактика уклонения. Про себя она улыбается, оценив эту увертку. Они оба уклоняются от нежелательных тем.
– Кайра тоже считает, что вы лесбиянка, – добавляет Аарон.
Прекрасно, думает Лу. Значит, они меня обсуждают. Значит, вероятно, и другие ученики этим занимаются. Лу не хочет в дидактических беседах касаться своей сексуальности, и не только потому, что признание не соответствует ее роли, но и потому, что дети, с которыми она имеет дело, могут быть агрессивны, и некоторые крайне нетерпимы к другим, не таким, как они. Она сама об этом слышала – про насмешки над одним из учителей, которого сочли чересчур «шикарным», про запугивание слишком прилежных учеников, про жестокое издевательство над толстым воспитателем. У нее не было ни малейшего намерения подвергать такой угрозе свою личную жизнь. Она проработала в этой школе всего один семестр и не говорила директору и другим учителям о своей сексуальной ориентации. В конце концов, возмущенно думает Лу, какое им до этого дело?
Она твердо решила, что Аарон должен сосредоточиться на себе.
– Мы оба знаем, что пришли сюда обсуждать не Кайру, или то, что Кайра думает обо мне, – говорит Лу и, помолчав, спрашивает: – Впрочем, мне интересно. Какая тебе разница, лесбиянка я или нет?
– Значит, все-таки лесбиянка, – удовлетворенно ухмыляется Аарон. – Я так и думал.
Он как будто удовлетворился этим, и Лу решает не подталкивать его. Но интуитивно понимает, что этим разговор не ограничится. Аарон наверняка будет снова ее провоцировать.
* * *
Позвонив юристу и Саймону на работу, Анна хочет позвонить еще кое-куда, прежде чем вернуться к Карен. Ей нужно сделать это поскорее, поскольку ее беспокоит, что Карен сидит одна. Ей нужно рассказать обо всем Стиву. Она уже дважды пыталась ему дозвониться, из поезда, но он не брал трубку, а это не такое дело, о котором можно написать сообщение. Однако на этот раз он ответил.
– Алло? – заспанным голосом буркнул Стив.
– Ах, наконец. Я тебе сто лет не могу дозвониться. Ты где был?
– Ой, извини, я спал.
