* * *
Генеалогия Гулда. У Гулда был предок-француз по имени Никола-Жозеф-Мари, который в XVIII веке работал палачом. В 1789 году он поставил свое умение на службу революции и обезглавил на гильотине многочисленных врагов народа, которых предавало в его руки правосудие.
— Зная политические взгляды Гулда, — сказал я, улыбаясь, — полагаю, что Никола-Жозеф-Мари был паршивой овцой в династии.
— Отнюдь, — ответил Гулд. — Втайне он был ярым приверженцем традиций, почитал короля и остерегался вольнодумцев. Но он по глупости верил, что лучший способ погубить революцию — это поощрять ее бесчинства. Поэтому рьяно помогал санкюлотам и прослыл у новых хозяев Франции пламенным патриотом.
Тут Гулд вспомнил, что у него есть гравюра 1792 года, на которой изображен его предок за работой на Гревской площади. Порывшись в коробках, он нашел ее и протянул мне. Я увидел человека, подталкивающего своего клиента к гильотине в окружении многочисленной толпы, — и одна весьма шокирующая деталь сразу бросилась мне в глаза.
— Но у вашего предка нет головы!
— Он был человеком добросовестным, друг мой, как все в нашем роду. Гильотина тогда была новым изобретением, и никогда Никола-Жозеф-Мари не допустил бы до нее приговоренных, не испытав ее предварительно на себе.
* * *
Соседи Гулда. Гулд снимает в Лондоне прелестную квартирку на Ковент-Гардене, маленькую, но так искусно обставленную, что двоим взрослым в ней не тесно. (Теснота, впрочем, имеет свои преимущества, когда дело касается женщин; на его месте, заметил я ему, я бы сделал из этой квартиры неудобную гарсоньерку, в которой наталкиваются друг на друга при малейшем движении. Но Гулд не слушал, демонстрируя мне свою выдвижную кровать, книжный шкаф на колесиках и миниатюрную кухоньку в до смешного крошечной нише.)
Однажды мы, возвращаясь с прогулки по Вест-Энду, где попали под ливень, встретили на лестнице молодого щеголя, который отпустил острое словцо по поводу наших промокших пиджаков. Ему было лет двадцать пять; я заметил дорогой кейс-атташе в его руке и шикарные лаковые туфли, похожие на те, стоившие бешеных денег, что я мечтал купить в обувном бутике, который порекомендовал мне всегда щепетильный в выборе гардероба Гулд.
Я уже не помню, что мы делали в тот день; как бы то ни было, около десяти мы снова вышли, чтобы поиграть в дартс в ближайшем пабе. Вечер затянулся до двух часов ночи. Возвращались мы усталые и слегка под хмельком, и мне не терпелось улечься на удобный раскладной диван, который Гулд предоставляет в мое распоряжение.
Но, подойдя к дому, мы наткнулись на какого-то грязного бродягу, который лежал на тротуаре, как мешок с соломой, судя по запаху, насквозь пропитанный спиртным. Моим первым побуждением — признаю, оно не делает мне чести, — было перешагнуть через пьянчужку, пусть себе лежит. Но Гулд, добрая душа, кинулся ему на выручку:
— Помогите мне, пожалуйста!
Общими усилиями мы подняли его и усадили, как могли, в холле под почтовыми ящиками. Бедолага бормотал что-то невнятное, пуская слюни на воротник.
— Хотя бы в тепле будет, — обронил Гулд.
Я рассмотрел этого человека — разгульная жизнь наложила отпечаток на его облик. Ему было лет пятьдесят, но выглядел он на двадцать старше. Щеки все в красных прожилках, подбородок усыпан прыщами. Губы чудовищно растрескались, синеватые мешки набрякли под глазами. Единственное, что было в нем приличного, — одежда, сшитая из дорогой ткани, но измятая и вся в пятнах. Какому безумцу пришло в голову дать такой хороший костюм пьянице?
Гулд тоже посмотрел на это печальное зрелище и вздохнул.
— Вы его здесь оставите? — встревожился я.
Гулд обернулся:
— А что с ним делать? Пусть проспится. Утром проснется и поднимется к себе.
Я вздрогнул:
— Он живет здесь?
— Конечно. А вы не помните? Мы же встретили его сегодня. Плейбой с шестого этажа, в лаковых башмаках.
Я с сомнением посмотрел на забулдыгу. Давешний красавчик? Не может быть!
— Идемте, я вам все объясню.
Мы поднялись к Гулду, он заварил чай и рассказал мне о необычайной жизни своего соседа.
Его звали Монро; это был очень занятой молодой человек, работал комиссионером у галериста. Он был богат и обладал хорошим вкусом, о чем свидетельствовал его гардероб. В общем, мечта любой тещи — если бы не его пьянство. Пил он каждый день и частенько перебирал. Часов до шести это был юноша трудолюбивый и энергичный, с юмором и отменными манерами. Но едва наступал вечер, как Монро было не узнать: он становился рассеянным, нервным и агрессивным, к тому же начинал сильно потеть. Тогда он направлялся в ближайшую пивную — и ситуация окончательно выходила из-под контроля. Монро напивался методично, забывал поужинать, быстро пьянел и возвращался домой в том состоянии, в каком мы его видели. В хорошие вечера он еще ухитрялся вскарабкаться на четвереньках по лестнице и добраться до своей кровати. Но порой, как сегодня, его находили мертвецки пьяным на улице. Проспавшись к середине ночи, он вставал и брел домой. На следующий день все начиналось сызнова.
— В сущности, обычное дело, ничего особенного, если бы не действие, которое оказывает алкоголь на его организм. Это что-то необычайное. В считанные часы его тело меняется на глазах: он стареет, заболевает, еле дышит. Спиртное разрушает его печень и почки с необыкновенной скоростью. Возраст Монро удваивается, и он превращается в старого забулдыгу со всеми признаками разгульной жизни. Вы сами могли в этом убедиться: с полудня, когда мы встретили его в нормальном состоянии (если можно так сказать, ибо не факт, что норма для него — трезвость, а пьянство — исключение), до этой ночи он совершенно преобразился. А между тем это один и тот же человек. За какие-то полсуток он прошел все стадии деградации, на что обычно уходят десятки лет. Вплоть до жалкого алкаша, которого мы с вами видели.
— Но ведь тот молодой красавчик...
— Не беспокойтесь: завтра он снова будет тут как тут. Это гений алкоголизма Монро: спиртное сражает беднягу наповал в считанные часы, но его пагубные последствия быстро исчезают. У Монро целая жизнь в запое умещается в одну ночь, а десяток лет лечения от алкоголизма и воздержания в пару часов сна. Это ходячая демонстрация того, что такое пить — пить по-настоящему, и уникальный случай ускоренной дезинтоксикации, которая каждое утро возвращает ему молодость и крепкое здоровье.
Гулд задумчиво отхлебнул чаю.
— Я напился с ним однажды, встретив его случайно у паба. И могу сказать, пьет он серьезно.
— Я думаю.
— Поначалу он напоминал мне доктора Джекила и мистера Хайда — плейбой днем, забулдыга ночью. Но вообще-то он больше похож на Дориана Грея. Да, Монро — своего рода многократный Дориан, жертва иного варианта тех же колдовских чар: доказательства его пороков, вместо того чтобы перемещаться на полотно Бэзила Холлуорда, где они, накапливаясь со временем, проявляются каждый вечер на его собственном теле и разрушают его так, будто он пил горькую всю жизнь. Дориан Грей распылял свою гнусность в пространстве, Монро же сжимает свою во времени.