— Что же, по-твоему, случилось?
— Рудквист заплутал спьяну-то да и свалился в воду. Лошадь вернется. Петтер тоже.
Иной раз, в долгие послеобеденные часы, Линней представляет себе, будто под сенью дуба рассказывает ребятишкам о том, как растил жемчужины в реке Фирисон, о неистребимости грушевого долгоносика и о чудесных травах Каменистой Аравии.
Порой Линнея одолевают великие сомнения, ему кажется, будто двадцать восемь студентов задумали его убить. Он доверяется садовнику, и тот советует:
— Спроси самого из них простодушного.
Линней опять сомневается:
— Вряд ли простодушие владеет правдой.
И слышит в ответ:
— Коли оказался в кругу людей изворотливых, норовящих крутить-вертеть тобою, как им заблагорассудится, надо тебе обратиться к простодушному, у которого ума не хватает на хитрости да коварство, вот правду и узнаешь.
Садовник:
— С какой стати ты думаешь, что мир был сотворен? Он ведь существовал изначально.
Ноябрьское утро, четверг после Дня всех святых. Снегопад. Доставляют провизию. Возница отсутствует. Лошадьми правит работник. Линней подходит за сыром.
— Петтер! Вернулся!
— Я сам знаю, что делал и чего не делал.
— Возница-то где?
— Ушел Андреас. Ищут его. Только он не виноват. Не могу я в это поверить.
— А лошадь?
— Нашлась.
— Сыр-то у тебя где? И масло?
Линней принимает в охапку сыр и масло.
— Андреас, конечно, пьет, — говорит Петтер, — что правда, то правда. Мрачный он. И пьет, чтоб на душе посветлело. Для радости то есть. Не для чего другого.
Линней ничегошеньки не знает ни о работнике, ни о вознице, ни о пасторе. Записывает, что в сильный мороз снежные кристаллы мельчают.
28 января. Именины Карла. Линней читает лекцию, он счастлив.
— Мы, — говорит он студентам, — как бы электрические огни, которыми Господь украсил и осветил свой театр.
Линней в саду, обдумывает Сибирский сад, вокруг которого, для защиты от коз, надо возвести каменную ограду. В один ряд камней или в два? Об этом стоит поразмыслить.
Приходит садовник, Линней делится с ним своими планами. А в ответ слышит, что затея неблагодарная, если вспомнить о козьем проворстве да ловкости.
Лучше в два ряда, думает Линней. Нижние вкопать поглубже в землю, на них в два слоя большие каменные блоки. А между этими слоями щедро засыпать гальку, для опоры и крепости.
— Дресва да хрящ, — говорит садовник. — В Лёвсте этого добра полно. Сколько хочешь.
Линней не понимает.
— Дресва? Хрящ? Ты о чем толкуешь?
В такие мгновения меж ними повисает какая-то неясность. Линней есть Линней, садовник есть садовник, оба это знают, и обычно меж ними царит полное понимание. Но все же порой, вот как сейчас, наползает туман.
Впрочем, он быстро рассеивается. Садовник добавляет, отнюдь не назидательно: дресва и хрящ — местные названия мелкой гальки, которой заполняют стыки между блоками.
А поверх всего — плитняк.
Тот человек в рабочей одежде, с доской на плече опять здесь, останавливается, приподнимает шляпу:
— Мое имя — Кристоффер Хёрнер, я часовщик. Строю дом, вон там, на холме. Хочу засвидетельствовать почтение и предложить свои услуги, на всякий случай. Коли у вас имеются поломанные часы, я за небольшую плату починю их. Можно получить и новые часы, по приемлемым ценам.
Линней ограничивается вежливой благодарностью и испрашивает позволения в случае нужды вернуться к этому разговору.
Часовщик благодарит, столь же вежливо.
— Зашли бы как-нибудь, посмотрели на дом.
Февраль. Март. Лекции. Существуют роды, семейства и виды. Но студенты не способны различать эти порядки и разновидности, ведь они относительны. Пытаются классифицировать по месту произрастания, по размеру, по пятнышкам на цветках, по форме стебля, по окраске корневища.
Линней разъясняет, что Система должна где-то завершиться.
— Разновидности суть несущественные отклонения.
Разъясняет, что необходимо разграничивать неизменную Систему и переменчивые разновидности.
— Иначе Системе конца-краю не будет.
Запрещает студентам заниматься разновидностями.
Садовник рассказывает Линнею:
— Один человек взял да и запер в хижине семерых коз. Козы подохли там с голоду. Мужик-то вернулся только через семь лет. Захворал и семь лет пролежал больной.
Линней:
— Зачем ты рассказываешь мне про коз?
Начало апреля.
— Гляди, — говорит Линнею Лёвберг, — вот тут кукушка на ветке. А тут гусар с саблей наголо. Тут кабан, за которым гонится собака. Тут конник со знаменем. Тут трактир с вывеской — винная чарка. А это венок, из лавра, не из дубовых листьев. Цветочная ваза. Урод, его надо остерегаться. Ну и чилле, джокер, он может иметь любое достоинство.
Лёвберг рядами разложил на земле маленькие разноцветные карты. Линней берет одну, внимательно разглядывает. Лёвберг, учтиво:
— Это ваза. Цветочная ваза.
Линней всматривается. Это сад. На заднем плане — пирамида и низкая постройка с коринфскими колоннами. Перед нею — дама в соломенной шляпе и почтарь, стоят по сторонам садовой вазы. На переднем плане — каменный парапет.
— Карта очень затертая, — говорит Линней.
— Играем часто.
— А кричите почему?
— Потому что играем.
— Почему там дама и почему каменный парапет?
— Мы просто играем.
— Что находится в этом саду?
— Не знаю. Никогда не задумывался.
Линней берет еще несколько карт, переворачивает, одну за другой. На рубашке одной из них какая-то надпись. Буквы мелкие, Линней не может разобрать. Протягивает карту Лёвбергу, просит прочесть.
— Клинковстрём — вот что здесь написано.
— Кто это?
— Фабрикант. Из Стокгольма. Который напечатал карты.
Ночь. Линней в поле, зовет:
— Звездочка! Румянушка! Неженка! Прислушивается, но ничего не происходит, ответа нет.
— Красуля! Пружинка! Милашка!
Садовник ведет Линнея в одно место, расположенное далеко от сада, показывает ему несколько растений. Линнею они знакомы. Это Alopectus nigricans, гусятник, любящий морскую соль.
