Миша встал возле Кости и сразу затараторил без остановки:
— Вороне где-то бог послал кусочек сыру… На ель ворона взгромоздясь…
— Подожди, — оторопел Костя, — ты б представился для начала, автора назвал, а уж потом…
— Чего? — ошалело посмотрел на него Мишка.
— Представился… ну, сказал бы, как тебя зовут?
— А чего я буду представ… — Мишка никак не мог справиться с этим словом. Мы зашипели со своих мест: «Пред-став-лять-ся, пред-став-лять-ся!»
— Во-во, — подхватил Мишка, — представляться. Они и так меня знают. Лучше это… — он втянул воздух, и… — Вороне где-то бог послал кусочек сыру, на ель ворона взгромоздясь…
— Хватит, — остановил его Костя. — Ты свободен.
— А чего, — заныл Мишка, — я еще могу, я дальше знаю…
Но Костя вызывал уже следующего.
И со школьной сцены понеслось: «Вороне где-то бог послал кусочек сыру…», «Однажды в студеную зимнюю пору», «Вороне где-то бог…» Уж несколько записанных Костей счастливцев переминались в углу сцены. В сторону нашего класса Костя больше не смотрел, хотя руки мы тянули все до единого.
И тут мне очень захотелось быть записанным. Я не успел еще об этом подумать как следует, в животе сразу заныло, а во рту стало сухо-сухо.
— Больше не могу! — Это Костя не выдержал и остановил очередного любителя Крылова. — Может, что-нибудь прозаическое выдашь?
Знаток поперхнулся, но говорить прозой не пожелал.
— Можно, я выдам?
Зал повернулся в мою сторону, а я почувствовал, что трясусь… Нужно было тихонечко уходить. Я поднялся…
— Сцена в противоположной стороне, — доброжелательно сказал Костя, — там выход.
Я пошел на звук голоса и ткнулся Косте в живот.
В зале захихикали.
— Неплохо разыграно, — одобрительно сказал Костя — считай себя принятым. Но уж раз ты сам вызвался, почитай для порядка.
Я отыскал взглядом 5 «А», открыл рот и напрочь забыл все, когда-либо выученные наизусть, прозаические произведения.
— Не тяни, — поторопил меня Костя, — в задних рядах товарищи тоже интересуются. Давай, что у вас там по программе: «Чуден Днепр…» или «И какой же русский не любит быстрой езды?»
Я глубоко вздохнул, закрыл глаза и начал читать.
— Жили-были дед и баба, и была у них курочка ряба…
Зал заглушил мои слова громовым хохотом. Но я продолжал читать, тем более, Костя меня не останавливал.
— Снесла курочка яичко. Дед бил, бил…
В зале уже визжали от смеха, только Костя, как мне показалось, со скорбью смотрел на меня.
Я мужественно дочитал до конца. 5 «А» понуро сидел на первом ряду. Он был единственным из всех классов, у кого мое выступление в прозе вызвало глубокую печаль.
— А что, — сказал Доронин, — в твоем прочтении древней, как мир, сказки, чувствуется новизна. Как правило, отношение к курице у нас вполне определенное — она жертва: «мышка бежала, хвостиком махнула, яичко упало, разбилось…». Но тебе, как понял, она видится героем, обогнавшим свое время: «снесла курочка яичко не простое, а золотое». Естественно, новое в столкновении со старым, обжитым, устоявшимся на первых порах терпит поражение и лицемерно оплакивается современниками. Сперва «дед бил, бил», а потом «плачет дед…». А вот дальше ты не подумал… «Я снесу вам не золотое яичко, а простое». Что это, уход от борьбы, временное отступление или понимание отрыва от народа? Вот только я еще не совсем понял, в каком ключе ты ее решил. Я склонен предполагать, что это трагедия. Судя по реакции большинства — это комедия. Рассмешить будет, пожалуй, потруднее, чем заставить заплакать. Тебе это удалось первому за все сегодняшнее прослушивание. Как тебя зовут?
— Серёжа Метёлкин из 5 «А», — еле выдавил я, буквально ошалевший от его длинной и непонятной речи.
— Ты принят, Серёжа Метёлкин.
— Я принят? За что? Надо мной же весь зал хохотал, — я ничего не понимал.
Но 5 «А» мои сомнения не интересовали. 5 «А» дружно трижды прокричал «Ура!» Я не подвел его.
История шестая
Требует жертв
Когда те, кому предстояло заниматься организационными моментами, разошлись, неожиданно дверь в зал приоткрылась, и появилась абсолютно круглая голова с распахнутыми, будто вечно изумленными, глазами.
— Ты кто? — спросил Костя голову.
— Он меня из продленки должен отвести, — кивнула голова в мою сторону.
— Это Петька, братишка мой. Я ему по секрету про твое объявление рассказал, вот он из продленки сбежал.
Петька не закрыл дверь даже тогда, когда увидел мой кулак.
— Ладно, Метёлкин-младший, — сказал Костя, — заходи.
Петька мигом оказался рядом со мной.
— Только сиди тихо и не открывай без разрешения рта. А главное, не вздумай рассказывать своим о том, что здесь увидишь и услышишь, — сурово предупредил Костя брата.
Петька тут же с такой силой сжал рот, будто собрался молчать всю оставшуюся жизнь.
— А теперь, господа артисты, — обратился к нам Костя, — запомните на всю жизнь: искусство требует жертв.
«Господа артисты» зафыркали. Так смешно их еще никто не называл.
Костя нахмурился и еще раз повторил свою фразу про искусство. «Господа артисты» к этому известию отнеслись с совершенным безразличием. Сообщи он нам, что перед едой нужно мыть руки, реакция в эту минуту наверняка была бы такой же. Слишком необычно было с нами все, что произошло сегодня.
Я робко поднял руку.
— Костя, значит, двойку по алгебре можно получить, на сбор металлолома не пойти, урок пропустить, главное — искусство?
