Гранитная стенка справа не давала возможности выбора. И мы прыгнули в кудрявый клевер слева.
Земля на поле оказалась мягкой, и мы ушли в нее почти по колени.
Проезжая мимо, тракторист высунул голову из окна и, улыбнувшись, прокричал:
— Доброе утро, джентльмены! А погодка-то какая! В самый раз укроп сажать!
Трактор выпустил синее ядовитое облако и уехал за поворот.
Медленно переставляя ноги, вынимая их и снова погружая в мягкий, как варенье, грунт, мы вышли на дорогу.
К счастью, тракторов больше не было.
— Наверное, они все на полях, — размышлял я. — Ведь сейчас самая жатва — жаркое время для тракториста.
Над нами пролетел одинокий скворец.
В его полете была осенняя задумчивость.
Он словно бы понимал, что пора лететь на юг, но жалко ему было покидать уютный остров.
«Эх, поживу еще недельку!», подумал скворец, и полет его стал повеселее.
Полет скворца навеял на Мригена мысли о доме, и он решил рассказать о своей жизни.
— Я в Индии форест-рейнджером работаю, — сказал он.
— Вот какая интересная работа, — подумал я. — В фильмах что ли снимается? Это не он в «Зорро» играл?
Но потом посмотрел на Мригена и решил, что все-таки не он.
— Значиться, в лесу работаю, — уточнил Мриген. — Ценных слонов и носорогов от нехороших людей берегу.
— От браконьеров что ли? — уточнил я.
— От браконьеров, — кивнул Мриген. — Они нехорошие люди.
— Да, — согласился я.
— Хорошие люди браконьерами не бывают, — поддержал Кумар. — Зачем хорошему человеку в браконьеры? Ему и так не плохо.
Мы все согласились, что хорошему человеку в браконьерах делать нечего, и очень этому радовались. Долго радовались. Минут пять.
Приятно было думать, что все мы — хорошие люди. А Мриген даже форест-рейнджер.
Затем Мриген попал на новую мысль.
— Знаете, почему браконьером быть плохо?
Мы очень заинтересовались этим вопросом. Почему же?
— Потому что их убивают. Я, например, 25 человек убил.
Теперь мы молчали гораздо дольше. Минут десять молчали. Думали о браконьерах, которых убил Мриген, и о слонах с носорогами, которых он этим спас. Как-то криво все получалось. Вроде и животных жалко, и людей. Но людей-то жальче. А более всего — Мригена, которому, спасая жизнь одних, пришлось отбирать ее у других. Косо как-то все выходило. Не по-человечески, да и не по-звериному. Фиг его знает, как выходит.
Небо сразу как-то опустилось ниже и набухло. Можно было подумать, что оно готовится поразить в нашем лице все человечество за неправедную жизнь.
— Нехорошие люди у мертвых слонов бивни отрезают, а потом из них фигурки животных делают.
Мриген посмотрел на нас, и мы пожали плечами. Мол, что тут спорить, делают.
— Но живой-то слон красивее!
— А нехорошим людям красота без разницы. — заметил Кумар. — Им деньги нужны.
Мриген подумал и поправил.
— Много денег.
Кумар задумался и не согласился.
— Нет, не много денег.
— Почему? — удивился Мриген.
— Потому что: очень много денег!
Мриген кивнул. Он тоже считал, что браконьеры хотели бы иметь такое огромное количество денежных знаков!..
— А у меня зарплата маленькая, — сказал вдруг Мриген.
— У всех хороших людей зарплата маленькая. — согласился Кумар.
— Поэтому я ресторан держу.
— А там у тебя большая зарплата? — насторожился Кумар.
— Нет, тоже маленькая.
— А две зарплаты вместе?
— Все равно маленькая. У нехороших людей куда больше.
— Да, да, — согласился Кумар. — Я тоже получаю мало.
Он подозрительно посмотрел на меня.
— А ты почему молчишь? Ты сколько получаешь?
— Даже сказать стыдно, — отвечаю. — Почти ничего и не зарабатываю.
— Ты, наверное, очень хороший человек! — закачал головой Мриген.
— А самые хорошие люди вообще ничего не получают, — согласился Кумар.
— Самые хорошие люди, наверное, за свою работу еще и доплачивают.
Мриген мечтательно посмотрел на вдруг поголубевшее небо, которое, будто бы вспомнило о существовании хороших людей.
— Вот бы таких в ресторан нанять!
Глаза Мригена сияли как две яркие черные лампочки. Я подумал, что это лицо хорошо бы смотрелось под поварским колпаком, но никак не с прикладом у щеки. Щеки у Мригена были совсем не военные. Румяные и домашние.
— А теперь я расскажу, что меня волнует, — сказал Кумар. — Меня проблема коридоров волнует.
— Ничего себе, — подумал я. — Коридоры его волнуют! Животные его не волнуют, а коридоры беспокоят! А почему не балконы?
Мысли Мригена, очевидно, двигались в том же направлении.
— А почему не балконы? — спросил он.
Кумар часто захлопал глазами. Если бы его веки были ладонями, то можно было бы сказать, что он бурно аплодировал.
— Балконы? Какие балконы? Я говорю о коридорах.
— Ха! — сказал Мриген и посмотрел на меня, как бы приглашая присоединиться к своему смеху. — Он не знает, что такое балкон! Скажи, что ты еще и о ванной не слышал!
Однако я присоединяться не торопился. Я сначала хотел семь раз отмерить, прежде чем один раз посмеяться.
— При чем тут ванная! — развел руками Кумар. — Я говорю о коридорах между заповедниками. Если один заповедник для слонов, например, слишком маленький, то можно несколько их соединить коридорами и слоны смогут ходить из одного в другой, как по одному большому заповеднику.
— Вот здорово! — обрадовался я. — Слоны в коридоре! Во придумали!
— Сам догадался? — спросил Мриген.
— Это западные ученые придумали. А я их идею в жизнь воплощу.
— Обязательно воплоти, — согласился Мриген. — Только покрепче коридоры делай, чтобы через них нехорошие люди не прошли.
— Это меня один миллионер попросил на его деньги заповедник сделать, — рассказывал Кумар. — И он хочет, чтобы там слоны были. А я ему сказал, что этот заповедник маленький, для слонов еще один купить надо и между ними коридор сделать. Поэтому меня очень проблема коридоров волнует.
— Молодец, Кум! — сказал Мриген. — Можно, я тебя просто Кум буду называть?
— Можно, — согласился он. — А «арагурубаран» вообще не говори.
— А тебя что волнует? — спросил меня Мриген. — Ты почему молчишь?
