– Он был вне себя от гнева. Он ворвался во дворец, выломал двери голыми руками, требуя вернуть его любимую и ребенка, которого она носила. Стража отвела его к султану, который сказал, что если родится мальчик, его умертвят, чтобы он никогда не соперничал с истинными наследниками, рожденными мной. Сам султан не входил ко мне до рождения ребенка. Он ждал, чтобы заявить на меня свое право. Это были страшные месяцы ожидания, Фейра.
– Но родилась девочка, не так ли? – Фейра не нуждалась в подтверждении, но Сесилия слабо кивнула головой.
Внезапно все прояснилось: её ежедневные визиты в гарем, сколько она себя помнила; то, что до сегодняшнего дня госпожа ни разу не повышала на неё голос; что Нурбану сама учила её читать, писать и говорить на языке своей молодости; что она поощряла её занятия медициной и стремление получить знания, которые редко давались другим женщинам.
– Твоему отцу дали звание и высокое положение в обмен на покорность; и ему отдали тебя, его дочь, чтобы он спокойно воспитывал тебя здесь, в городе. Ему пообещали твою жизнь в обмен на две вещи: абсолютную преданность султану и всем его наследникам и обязательство никогда не пытаться встретиться со мной. И с того дня я его больше не видела, Фейра, – глаза Нурбану остекленели. – К тому времени, когда произошло сражение при Лепанто, твой отец стал адмиралом – он получил то же звание, что и мой дядя дож. Я напряженно смотрела на море вот из этого окна, Фейра, представляя себе весь путь до Патрасского залива, где сошлись два флота, где мой любимый Тимурхан и мой дядя Себастьяно сражались друг с другом по приказу моего супруга Селима.
Фейре пришлось наклониться, чтобы слышать её.
– Со временем я вновь обрела счастье. Я научилась любить своего повелителя султана – не с юношеской страстью, которую испытывала к твоему отцу, а с уважением, питая к нему дружеские чувства. Он был хорошим, добрым человеком, в отличие от нашего сына. Я стала для него незаменимой, поднимаясь из одалиски до наложницы, из наложницы до кадины, а из кадины в султаншу. Постепенно я стала использовать свое влияние, чтобы продвигать провенецианскую политику. Но когда скончался мой супруг, всему этому, как ты знаешь, пришел конец. Ты, наверное, помнишь, Фейра, как мы старались, чтобы Мурад наследовал трон, и теперь ты понимаешь, почему я доверилась тебе и никому другому. Но было бы лучше, если бы я позволила соперникам Мурада завладеть троном; мой сын – поистине дьявол; он ненавидит Венецию и, как следствие, меня.
Фейра забралась на постель и поднесла ухо совсем близко к высохшим, потрескавшимся губам своей госпожи. Валиде-султан приласкала Фейру своей распухшей рукой и слабо улыбнулась, как будто эта близость наполняла её невыразимым счастьем.
– Не жалей меня. Все эти годы у меня было свое тайное утешение: ребенок – свет, озаряющий мои дни. Мой сын не знает, кто ты такая на самом деле, потому что он родился годом позже, а мои прислужницы умеют хранить секреты. Я смогла держать тебя при себе и наблюдать, как ты растешь. Ты так умна, отважна и добра. Я вижу Тимурхана в тебе – каждый день, – имя возлюбленного немного оживило её, и голос стал чуть громче. – Обещай, что ничего ему не расскажешь. Это очень важно, потому что он – участник той трагедии, которую готовит мой сын, – она с видимым усилием подняла распухшую руку и провела ею по щеке Фейры.
– Если бы могло исполниться одно мое желание, я бы хотела, чтобы ты была не такой красивой. Хорошо, что ты покинешь город.
Фейра вздрогнула.
– Почему я должна уехать?
– Мой сын замыслил ужасную месть Венеции…
Рука, гладившая лицо Фейры, задрожала. Фейра тревожно сжала её. Гнев вредил госпоже – он вызывал прилив крови и волнение; споры, наверное, уже охватили все её органы.
– Спокойно. Говорите.
Нурбану стала быстро перебирать руками, стараясь снять кольцо с разбухшего пальца, хрустальное колечко, которое она постоянно носила.
– Возьми это, – сказала она, глаза её закрылись, речь становилась бессвязной. – Скажи моему дяде дожу, скажи ему. И если тебе понадобится убежище, есть домик с золотым циркулем на двери. Человек по имени Суббота живет там. Он поможет тебе.
Фейра взяла кольцо, не глядя. Она перестала слушать, как только госпожа произнесла имя дожа. Она задумалась, охваченная ужасом.
– Что сказать ему?
Но взгляд Нурбану был пустым и остекленевшим.
– Куда отвезти кольцо?
Глаза Сесилии Баффо в последний раз широко раскрылись, и она слабо произнесла:
– В Венецию, конечно.
* * *
Фейра наклонилась и приложила щеку к губам своей госпожи. Она ещё не могла называть её Мамой. Дыхание Валиде-султан было слабым, но размеренным: она ещё жива, но Фейра знала, что будить её незачем. Потрясение может оказаться слишком тяжелым для изъеденного ядом сердца.
Фейра посмотрела в окно – на море, за которым была Венеция. Солнце высоко стояло в небе, корабли теснились в устье Босфора. Какая-то таинственная алхимия превратила темно-голубую воду в золотистую. Небольшие черные корабли рассекали солнечные лучи; одни плыли через пролив, направляясь к Пера и обратно, другие поднимали паруса, отправляясь к дальним берегам. «Как всё это бессердечно, – подумала Фейра. – Как они могут торговать, зачем им шелк, соль и шафран, когда вот-вот оборвется человеческая жизнь?»
Фейра много раз бывала у постели умирающего и знала, что когда людям перед смертью хочется что-то сказать, они редко произносят последние слова ясно и отчетливо, что бы ни говорили османские рассказчики. Фейра не оставляла надежды, что Нурбану придет в себя ещё раз, прежде чем яд поглотит её, и её организм сделает последнюю отчаянную попытку побороть споры варфоломейского дерева. Но она понимала, что разум Нурбану уже не будет столь же ясным, как недавно. Фейра радовалась, что она успела услышать историю своей матери – и свою собственную – а теперь ей надо узнать, о чем попросит её госпожа, и тайну кольца.
Она повернула кольцо на пальце в лучах утреннего солнца. Оно было прекрасным – искусная работа: чистейший кристалл, украшенный цветным узором. Вдруг она заметила, что это не просто узор, а миниатюрные изображения коней – четырех коней, скачущих по кругу. Она присмотрелась: кони совсем, как настоящие, нарисованы эмалевыми красками на чистом хрустале кольца тончайшим инструментом, не толще булавочного острия. Каждый конь был особой масти: один вороной, один рыжий, один белый и один бледный. Всего лишь час назад в Самахане она размышляла о том, как бы сбежать вместе с отцом, а теперь поняла, что не сможет покинуть свою госпожу. Она должна все узнать. Долго ей ждать не пришлось.
– Фейра, Фейра…, – послышался шепот умирающей.
Фейра снова сжала руку госпожи.
– Иди и смотри, – её дыханье теперь отдавало гнилью, словно смерть выползала изо рта Нурбану. – Они близко!
– Кто? – спросила Фейра.
– Четыре всадника, – мысли Нурбану путались. Видимо, она имела в виду кольцо, которое отдала Фейре, и четырех коней, которые увезли её с Фароса.
