— Ты пьешь слишком много.
Меньше чем за четверть часа Хоакин выпил два сухих мартини.
— Не знаю. Как раз собирался предложить: может, проведем ночь вместе?
— «К тому влекла его необходимость»?.. И не мечтай. Впрочем, где ты предполагал это сделать?
Хоакин назвал гостиницу (пятизвездочную) на улице Эль-Сальвадор.
— Звучит заманчиво. Туда и подъехать не стыдно.
Хоакин с угрюмым видом продолжал есть.
— Уедем отсюда, Элена? В Мадрид? На следующей неделе. Что скажешь?
Она посмотрела на него.
— Ты это серьезно? Серьезно? — спросила она.
— Серьезно.
— Я сейчас не готова ответить.
— Хорошо, — он почувствовал, как в груди, возле сердца, легонько кольнуло.
— Хоакин, милый, дай мне хотя бы пару часов. Все не так просто.
— Нет. Давай сначала заедем в «Эль-Тьемпо».
15
— Чтоб тебя!.. — Хоакин чуть не упал, споткнувшись о порог. Кажется, все-таки перебрал.
— Иди ко мне, дорогой, — Элена взяла его под руку. — И постарайся держаться на ногах.
Бар «Эль-Тьемпо». На длинных полках шеренги часов, над каждыми — наполовину сгоревшая свечка. Дым, целый день скапливающийся в четырех стенах без единого окна, сентиментальная музыка. Ром или пиво? Ничего другого здесь не подают. Непринужденные разговоры, самые разнообразные акценты, самые разные языки. Музыканты со свежезаписанными компакт-дисками, поэты со сборниками стихов, художники с папками (никто никогда не видел их рисунков) под мышкой и, разумеется, осведомители и торговцы кокаином.
Элена, крепко схватив Хоакина под руку, пробиралась сквозь подвыпившие компании в боковой зал.
— Привет, Косуля! — крикнула она светлокожему парню с ранней сединой в волосах.
Элена представила Хоакина, и Косуля пригласил их сесть. Они взяли два стула от соседнего столика, за которым пара подростков занималась затяжным обменом слюной.
Элена предложила тост за своего друга, одного их лучших репортеров газеты. Ему исполнилось двадцать восемь. Глаза у него немного косили.
— Время, — сказал Косуля, — лечит все.
— Как чувствуют себя на пороге тридцатилетия?
— Меня не спрашивай, — сказал Косуля. — Я уже ничего не чувствую. — Запах перегара донесся даже до Хоакина.
«Нужно держаться осторожнее, — подумал Хоакин. — Эти журналисты иногда могут быть полезны, но чаще — очень опасны».
В нескольких шагах от их столика высокий бледный мужчина разговаривал с сорокалетней испанкой:
— Если человек не знает, как выглядит ягуар, он все же может понять, что местность, где обитают ягуары, опасна для прогулок?
— А здесь тоже опасно?
Элена вдруг спросила:
— Ты не знаешь, кто занимается Лас-Америкас?
Косуля ткнул себя в грудь:
— Он перед тобой.
— И ты полагаешь, что это был не просто несчастный случай? — спросил Хоакин, вмиг протрезвев.
Косуля отрицательно помотал головой. Он посмотрел на парочку весело смеявшихся иностранцев, потом на Элену. Рыгнул.
«Вот она, наша журналистика!» — подумал Хоакин.
— Извините, это пиво. Я говорил с тем парнем, который занимается лошадьми. Его забрали в полицию, допросили. Мне удалось из него вытрясти совсем немного, — Косуля сделал еще глоток, снова посмотрел в сторону иностранцев и заговорщицким голосом продолжил: — Пострадавший мальчишка — бельгиец, сирота. Его усыновили. Похоже, что здесь он сменил две семьи. Сбившая его, а затем удравшая машина вроде как принадлежит его бывшему приемному отцу.
— С ума сойти! — воскликнула Элена. — И как только тебе удалось все это откопать?
Хоакин наблюдал за всем со стороны, улыбаясь про себя и готовясь отомстить столь удачливому репортеру (который, судя по всему, был влюблен в свою «шефиню», как он ее называл) за уколы ревности.
— Но самое странное в другом, — запинаясь, продолжал Косуля. — Его родственники здесь. Приехали за ним. Похоже, что у нас в стране торговля детьми — не только экспорт, но и импорт. Там нравятся темненькие, а здесь беленькие. Я пытался их разыскать, но мне это не удалось. Вот и все, что я знаю. Тупик.
Элена сменила тему, и они снова стали пить пиво. В конце концов Косуля извинился, сказал, что завтра ему рано вставать, и ушел.
— Ну и гребаный был денек, когда родился твой дружок!
— Что? — наморщила лоб Элена, но потом улыбнулась. — A-а, да.
— Что же касается машины, которая сбила ребенка, это неправда.
— Неправда? Почему?
— За рулем был, — Хоакин сразу пожалел, что говорит об этом, — один мой друг.
— Что?! — Элена напряглась.
И Хоакин несмотря на то, что был уже изрядно пьян, начал, загипнотизированный ее жестким взглядом, рассказывать обо всем, что произошло. Элена внимательно слушала. Она была возмущена: Хоакин должен был убедить Армандо (которого она едва знала) пойти в полицию и признаться.
— Я пытался. Но теперь слишком поздно. Один его подчиненный, Педро, готов взять вину на себя, думаю, все будет хорошо.
— И, по-твоему, это справедливо? — спросила Элена с некоторой долей ехидства.
— А что я должен делать?
— То, что считаешь правильным. Знаешь, сколько дадут этому самому Педро?
— Нет.
— И кому только такое могло прийти в голову?
— Адвокату.
— Твоему адвокату?
— Нет, адвокату Армандо.
— Ничего себе адвокат. Кто он?
— Тебя интересует имя? — спросил Хоакин и понял, что ступает на опасную территорию. Элена как-никак представительница прессы, а им с Армандо сейчас меньше всего нужна огласка. Допустим, в Гватемале газет никто не читает (ноль целых семь десятых процента населения) и, уж тем более, не отличает одну от другой (всем давно известно, что они продажны), а использует их, когда нужно выбрать, что купить, что надеть или посмотреть, где лучше провести свободное время. Но в любом случае… Хоакин прекрасно понимал: следовало прекратить разговор как можно скорее.
