— И что ты думаешь сделать? Убьешь меня? Прости, зайка, никуда тебе не деться от меня. Даже не пытайся рыпаться, поняла? Я люблю тебя. Я должна оберегать тебя. Это мой долг. А теперь марш одеваться, пока я всерьез не разозлилась.
— Убирайся, убирайся вон, иначе я позову на помощь, — прорыдала Амрита.
Минкс коротко хохотнула.
— Что ж, хочешь так? Ну-ну. В следующий раз тебе это так легко не сойдет. Так что, милочка, смирись, и приведи себя в порядок. Сейчас же.
9
Ровер был совершенно не расположен к выяснению отношений.
— Какого черта?! Чего ты завелась? — Он провел рукой по густым, смазанным гелем волосам. Их встречи продолжались вот уже целый месяц. — Нравишься ты мне, нравишься, и что? Мы должны расстаться. Моя кошелка — собственница, ты это понимаешь?
Амрита прикусила губу, стараясь не дать пролиться слезам.
— Я думала, я думала… что что-то значу для тебя, я думала, та ночь была особенной… Все, с меня хватит, я так больше не могу…
Ровер прикурил сигарету и выпустил в потолок вереницу колечек дыма. Амрита не сводила с него глаз, подмечая каждое, даже почти незаметное движение. Он был возмутительно хорош — самый привлекательный мужчина из тех, кого она когда-либо встречала. Но сейчас к ней вдруг пришло понимание, что существует нечто более важное, чем красота, которая свела ее с ума и заставляла забывать обо всем на свете — врожденной осторожности, целомудрии, здравом смысле, — когда они были вместе. Ему никто не был нужен, единственным, кого он любил до самозабвения — был он сам. Впрочем, даже эта черта действовала на нее гипнотически. Ведь до того она не сталкивалась с таким полным упоением собой — он жил ради только того, чтобы всячески ублажать свое тело и потакать его прихотям. В его присутствии она теряла дар речи, растворяясь в нем так, что сама себе напоминала кролика перед удавом. В его походке ощущалась особая пластика, его бедра покачивались в такт какому-то внутреннему ритму, от роскошного торса невозможно было оторвать глаз. Ей нравилось даже его небрежная манера одеваться — он носил линялые, потертые джинсы, чуть ли не до хруста обтягивающие бедра, его белоснежные футболки одуряющее пахли свежестью… Он словно сошел с обложки каталогов коллекций Ральфа Лорана,[13]— ковбойские сапоги, потертый кожаный ремень. Амрита даже себе не могла объяснить, из-за чего она настолько потеряла голову. Ну да, он стал ее первым мужчиной, но ведь у нее и раньше были поклонники, но те отношения даже нечего сравнивать.
Ровер с его узкими, близко посаженными ричардгировскими глазами, крупным чувственным ртом сводил ее с ума. Впрочем, не ее одну. По нему сохли чуть ли не все женщины в городе, независимо от возраста. Он это знал и всячески этим пользовался. «Послушай, леди, — сказал он ей сегодня после секса, — ты чертовски мила. Ты мне нравишься. Ты ни на кого не похожа. Но не более того. Я с удовольствием встречусь с тобой еще раз, но только тогда, когда это будет удобно мне. Помнишь детский стишок про то, что „девочки не звонят мальчикам, мальчики звонят девочкам“»?[14]
Превозмогая презрение к самой себе, Амрита кивнула.
«Боже!» — сказал он раздраженно, доставая из холодильника минералку — для себя, а ей даже не предложил. И все-таки, когда мимо нее в полумраке комнаты продефилировал этот роскошный самец, Амрита опять учащенно задышала. Вспомнилось, как друзья в ресторане предостерегали ее.
Он относится к женщинам как к грязи. Забудь его. Он тебя использует и выбросит, а СС сгноит то, что останется. Увы, все их уговоры разбивались о ее глухоту и нежелание слушать. Бог ты мой, как они были правы!
Отдышавшись тогда, после первого поцелуя, она сразу поняла, что попалась и отменить заклинание не сможет никто. Пока оно не перестанет действовать само.
Их роман взбудоражил замкнутый жестокий мирок, к которому они принадлежали. Если до Сангиты и доходили какие-то слухи, то она предпочитала изображать неведение. Скорей всего похождения молодого любовника не были для нее новостью, а хорошо зная Ровера, можно было не беспокоиться, что они выльются во что-то серьезное, или именно это вдруг окажется последним. Впрочем, Ровер не очень трудился скрывать свои мимолетные увлечения. Амрита понимала, что проигравшей стороной рано или поздно окажется она. Да и Ровер не упускал случая ей об этом напомнить. «Я никогда, никому не достанусь, леди», — напоминал он ей почти каждый раз, любуясь своим отражением в зеркале, висевшем напротив постели. Амрита уже успела привыкнуть к тому, что она — звезда, но совершенно терялась от такого обращения. Этот человек кроме себя вообще ничего вокруг не видел. Пару раз она попробовала его поддразнить, но скоро отказалась от этой затеи. Красавчик не выносил шуток в свой адрес.
На все уговоры подружек о том, что Ровер — самовлюбленная пустышка, подлец и негодяй, Амрита ощетинивалась и огрызалась. Он хороший, и точка. Подружки были правы, и она сама все прекрасно понимала. Этот безмозглый нарцисс оживлялся только тогда, когда речь заходила о новой подружке или стильной тряпке. Когда на Амриту находили минуты просветления, она отчаянно тосковала по обществу Карана. Но после той последней вспышки он как будто затаился и почти избегал ее. Забавно, рассеянно думала она, он ведет себя как ревнивый любовник. Они виделись редко, мельком, на ходу, в студии или в коридоре агентства, но каждый раз он делал вид, что не желает ее замечать. Амрите казалось, что это всего лишь притворство, но узнать наверняка не было возможности. Она с радостью посоветовалась бы с Ровером, но беседы по душам не входили в их постельную программу Два-три раза в неделю под ее окном раздавался рев его «Хонды», подаренной Сангитой, и она бросала все и неслась встречать дорогого гостя. Он никогда не поднимался наверх, впрочем, этому Амрита была даже рада, вызывая в свою очередь несказанное удивление миссис Пинто.
Когда Ровер позвонил и сообщил, что выезжает, но так и не появился, Амрита забеспокоилась. Она уже знала, что он отъявленный лихач. Езда без правил казалась ему неотъемлемой частью образа крутого парня. Девушка раз за разом пыталась до него дозвониться, но никто не отвечал. Она решительно отправилась на поиски и выскочила на перекресток, чтобы поймать машину. Вдруг на ее плечо легла сильная рука, обтянутая перчаткой.
— Твой трахаль сегодня не придет, детка. Пошли отсюда, хватит уже дурью маяться.
Можно было и не оборачиваться, и так понятно, кому принадлежит голос.
— Что ты с ним сделала? — В голосе девушки прорвалась истерика.
— Сделала? — передразнила ее Минакши. — Я с ним как раз ничего не делала, с чего ты взяла? Хотя перспектива отрезать ему яйца мне нравится. Очень хотелось, если честно. Но я решила, что для начала его стоит проучить. Хочешь его увидеть? Ну, пойдем.
