Если бы он стащил с нее эти сапожки на цокающих каблучках, то она вряд ли достала бы ему даже до плеча.
Гм-м. И тогда он мог бы подхватить ее на руки и…
Мысленно перебирая варианты возможных дальнейших действий, он вернулся к работе и принялся раскладывать точно выверенное количество абрикосовой начинки в разложенные на подносе миндальные ракушки. Но, занимаясь столь привычным делом, он впервые за много лет взирал на свои изделия с разочарованием. До этого момента он считал свой рецепт непревзойденным.
А она сумела его отвергнуть.
* * *
– Исключительно в твоей власти? – с радостью переспросила тетушка Женевьева. – Ты так и заявила? Что исключительно в твоей власти заставить его пожалеть об этом?
Три колдуньи трудились над новой выставочной экспозицией, которая обещала стать весьма впечатляющей: избушку на курьих ножках, где жила знаменитая колдунья, Баба Яга из славянских сказок, окружал частокол, увенчанный черепами с пылающими глазницами – голов лишилась дюжина принцев, посмевших перечить этой ведьме. В сказках один из черепов обычно падал с кола, чтобы очередной хитроумный принц мог тайно пробраться внутрь, но на сей раз Магали не собиралась оставлять никаких лазеек. Баба Яга могла сдать позиции более молодому поколению, одной молодой ведьмочке, которая сама знала, как достойно себя защитить.
Она побаивалась того, что такая экспозиция может напугать детей, но Эша, с детства воспитанная на регулярных посещениях живописных и порой страшно причудливых храмов Индии, безучастно глянула на Магали, а Женевьева вообще, радостно потирая руки, стремилась добавлять побольше пугающих деталей.
«Это же октябрь, – обычно приговаривала она. – И все они смотрели голливудские ужастики. Можно же и нам показать им что-то по-настоящему страшненькое».
Магали опять вспомнилось ее столкновение с Филиппом Лионне.
– Ну да, нечто в таком роде. Боюсь, я вела себя не слишком примирительно.
– Надеюсь, что нет! – воскликнула Женевьева.
Смочив в расплавленном желе острие шоколадного кола, она водрузила на него череп, чьи глазницы посверкивали огнем апельсиновых цукатов, аккуратно вставленных Эшей.
– Примирительно?! Примириться с тем, кто вторгся на нашу территорию, даже не попросив разрешения?
– А я полагаю, что такой тип, как он, не заслуживает ни примирения, ни угроз. – Тетушка Эша с решительным неодобрением покачала головой. – Оба пути одинаково плохи для вас.
– Да, правда, ты дала ему весьма внушительное предостережение, – расстроенно заметила Женевьева. – И нельзя сказать, что он заслужил его. Если только он не показался тебе в итоге весьма привлекательным? Уж не влюбилась ли ты, милая, в него?
Она встревоженно посмотрела на племянницу. Магали понимала, что одна уже ее склонность к принцам беспокоит тетушку, поскольку сама она никак не могла постичь такой женской слабости, но видела, как последняя способствовала гибели многих прекрасных женщин.
– Не беспокойся. – Магали презрительно раздула ноздри. – Он – герой не моего романа.
– А ты уже представляешь, каков он, твой герой? – живо встрепенувшись, взволнованно уточнила Женевьева. – Может быть, опишешь его мне? Поведай, к кому нам стоит присматриваться!
– Ну, во-первых, он скромен, – решительно выпалила Магали.
Женевьева озадаченно нахмурилась. И неудивительно. Даже для самой Магали эти слова прозвучали фальшиво. Тихие скромники вызывали в лучшем случае смутное опасение. Подобно бесхребетным тварям. От них бросало в дрожь. Как от расползшейся переваренной лапши.
– Ты собираешься быть начеку, чтобы заловить такого скромнягу для нее или чтобы отвадить его навсегда? – сухо спросила Эша свою компаньонку.
Сегодня цвет ее туники эффектно гармонировал с пылающими глазницами черепов.
– Умение фильтровать отбросы еще никому не повредило, – ответила Женевьева подруге. – Особенно если в роли фильтра буду выступать я. Мое сито с очень частой сеткой. Оно спасет нас от бесконечных проблем в дальнейшем.
Магали приветливо махнула рукой мальчику, одному из их habituйs[18], он как раз притащил свою няню к витрине и теперь стоял, почти прижавшись носом к стеклу, насколько ему могли позволить уже усвоенные строгие правила поведения, и во все глаза разглядывал процесс сотворения новой экспозиции. Няня, живущая в его семье молодая португалка, под стать своему питомцу выглядела совершенно очарованной. О господи, она достает фотоаппарат.
Магали бросила на нее строгий предостерегающий взгляд, и эта ее ровесница (судя по внешности) с виноватым видом засунула обратно в сумку вызвавший раздражение аппарат. Одно дело сфотографировать законченную экспозицию – на это они и рассчитывали, – но совсем другое – запечатлеть на снимке мучения Магали, когда она, скорчившись в три погибели, пытается соорудить из трех толстеньких апельсиновых цукатов курью ножку для волшебной избушки.
– Но ты сказала именно «исключительно в твоей власти», или ты просто сказала нечто вроде этого? – уточнила Женевьева.
– По-моему, – вздохнув, призналась Магали, – я просто сказала, что в моей власти заставить его пожалеть об этом.
Эша с Женевьевой обменялись взглядами.
– Мне больше понравилось «исключительно в моей власти», – мечтательно произнесла Женевьева.
Это звучало бы более внушительно. Показало бы, что девочка наконец осознала собственное могущество. Но ее слова были больше похожи на обещание, чем на предостережение.
– Пусть так, – согласилась Эша, – правда, я вовсе не думала, что нам следует начинать с угроз, но уж если вы решились, то нет смысла объявлять о таком намерении. Признайте, что некоторые люди используют фразу «исключительно в моей власти» для самоограничения. Тогда позже они могут сказать, что нечто иное, увы, было не в их власти.
Женевьева выглядела обиженной.
– Мы ведь сейчас говорим о моей племяннице.
Эша промолчала. Магали подозревала, что она решила, по обыкновению, оставить свои мысли при себе. Эти две женщины, которые благоденствовали в своем столичном мире, обожая его marchйs aux puces[19]и прочие рынки и далекие от современной реальности лавочки, давно начали исподволь выражать озабоченность тем, что Магали, казалось, не чувствовала себя свободно и уверенно в Париже, за пределами этого острова. Они специально отправляли ее с поручениями в разные концы города и всегда тихо радовались – или в случае Женевьевы иногда громко, – когда она сама покидала остров, отправляясь за обновками по магазинам. Поручения тетушек и любовь к модным нарядам выманивали Магали с острова по крайней мере два или три раза в неделю. Да, порой она набиралась храбрости ради приобретения одежды в этой модной столице.
