— Волшебная косточка! Зацепи ее с одной стороны мизинчиком, так. А принцесса Эсмеральда пусть возьмется с другой стороны. По моей команде начинайте обе тянуть, и у кого останется большая часть, та принцесса может загадать желание.
— Так нечестно! — завопила Вита и ткнула Балерину кулаком, точно это было и впрямь живое существо. — Эм больше меня, она сильнее, ей достанется загадывать!
— А как по-твоему, Драчливая Принцесса, что она загадает?
Вита задумалась.
— А! — сказала она. — Все равно я сама хочу загадать.
— Вот одно желание уже и потратила, — сказала Балерина. — А теперь прекратите меня колотить, барышня, не то получите рогом по носу.
Вита захихикала.
Я сунула ей в руки дужку:
— Давай, Вита, тяни.
Она потянула. И я потянула. Я чуть-чуть нажала, вывернув руку. Я знала, что каждая из нас загадает одно и то же, но мне, как и Вите, хотелось непременно загадать самой.
Дужка треснула. У Виты в руке остался коротенький обломок, а у меня — почти целая раздвоенная косточка.
— Ой… — сказала Вита. — Ну ладно, Эм. Загадывай. Получше загадывай!
Я сжала дужку в кулаке, крепко зажмурилась и пожелала, чтобы папа вернулся к нам. Я желала этого с такой силой, что голова чуть не лопнула. Пусть он к нам вернется, пусть, пусть, пусть!
— Эм, ты вся красная стала, — сказала Вита.
Я открыла глаза и обессиленно выдохнула.
— А сбудется? — Вита покосилась на дверь, как будто ждала, что папа прямо сейчас войдет на кухню.
— Обязательно сбудется, только, наверное не сразу.
Вита вздохнула. Посмотрела на Балерину. Спросила:
— Может, хоть ты можешь сделать так, чтобы сбылось поскорее?
Я тоже невольно посмотрела на Балерину, хотя сама и управляла ею. Балерина кивнула. Покачала головой. Кивнула. Покачала. Кивнула. Покачала.
— То ли дождик, то ли снег, то ли скоро, то ли нет, — изрекла она загадочно. — Станьте, дети, станьте в круг, возвратится папа вдруг!
Балерина обхватила Виту за талию, и мы втроем закружились по кухне.
Но «вдруг» не получилось. Мы прождали весь следующий день. И следующий, и следующий, и следующий… В конце концов мама поднялась с кровати и отправилась его искать — обошла все его любимые забегаловки, добралась даже до самого Лондона. Пробовала звонить ему на мобильный, но мобильный был все время выключен. Она обзвонила всех его приятелей. Сходила в Розовый дворец, где они оба работали, хотя и знала, что магазинчики закрыты, откроются только после Нового года. Она где-то бродила целый день в своих серебряных босоножках, будто думала, что они сами отнесут ее к папе. Она стерла себе ноги, пока прихромала домой, и с одного острого каблучка отлетела набойка.
— Не плачь, мама! — сказала я. — Отнеси их в мастерскую к мистеру Миниту, их еще можно починить.
— Нет, — сказала Вита, — их уже не починишь. Можно, я их возьму себе, мам?
— Нет, я! — Максик всунул тоненькие ножки в мамины туфли и зашаркал по комнате.
— Сними их сейчас же! — напустилась на него бабушка. — Мальчики не носят туфли на каблуках! Не понимаю, на что вам сдались эти туфли. Их нужно вынести на помойку вместе с мусором.
— Это чудесные туфельки!
Мама отняла у Максика босоножки и прижала к груди, баюкая, словно это были серебряные куколки.
— Да уж, и стоили целое состояние, как и все остальные дурацкие рождественские подарочки! А на чьи деньги все это куплено, Джули? Бьюсь об заклад, Фрэнки расплатился вашей общей кредитной карточкой. Ты теперь До следующего Рождества будешь выплачивать денежки за свои же собственные подарки. А сколько он у меня назанимал? Все мои сбережения за целую жизнь каторжного труда в этой проклятой конторе! А дети? Он что, так и уйдет, не оглянувшись и не заплатив ни пенни на их содержание? Не умеешь ты выбирать мужчин! Один — буйнопомешанный, другой — низкопробный обольститель…
— Ты, бабушка, тоже не умеешь выбирать мужчин! — Я страшно разозлилась, потому что она опять довела маму до слез. — Дедушка от тебя сбежал сто лет назад!
— Скатертью дорожка! Уж второй-то раз я такой глупости не сделаю, — фыркнула бабушка. — Не понимаю, Джули, что ты так убиваешься. Ты с самого начала знала, что это за тип. Разве можно из-за такого горевать? Возьми себя в руки!
Бабушка схватила маму за плечи, словно хотела тряхнуть изо всех сил, но вдруг обняла ее, прижала к себе. Мама заплакала в голос. Вита с Максиком тоже полезли к ним обниматься.
Я осталась стоять одна в сторонке, Подобрала с пола Балерину, и мы с ней отправились на кухню — перекусить на скорую руку. Балерина захотела попробовать виноградинку, а потом уже не могла остановиться. И сахарная пудра ей тоже очень нравилась, потому что была похожа на снег.
— Снег, снег, снег идет, — напевала я, танцуя возле кухонного стола.
Это был волшебный танец — я опять загадывала желание.
Тут я услышала звонок телефона. Это звонил мамин мобильник в сумочке, брошенной в коридоре. Я кинулась отвечать. Это могла быть одна из маминых подружек, но я знала, что это папа, — вот знала, и все.
— Алло, Джули?
Я сказала:
— Ой, папа, папа, папа!
— Эм! Здравствуй, солнышко! Как дела, малыш? Как все? Позови маму на минуточку.
Мама уже была рядом со мной, она стояла на коленях и рвала у меня из рук телефон. Я вцепилась и не отдавала.
— Папа, когда ты вернешься?
— Да я думал навестить вас на Новый год. Мы могли бы целый день веселиться, ты, я, Вита и Максик, верно?
— Ой, да, давай, давай! — обрадовалась я.
— Что? Он правда возвращается? Эм, дай мне телефон!
Мама оторвала мои пальцы от мобильника и прижала его к уху.
— Я тоже хочу поговорить с папой! — закричала Вита. — Обязательно хочу, мне столько всего нужно ему сказать!
— И я! Я тоже хочу! Пустите меня! — вопил Максик.
Мама застыла на месте, глядя прямо перед собой, как будто сквозь нас.
— Мам? — спросила я шепотом.
Она словно не слышала. Она не замечала требовательных криков Виты, хныканья Максика. Так и стояла на коленях, как будто молилась. Потом вдруг нажала красную кнопку, прерывая разговор.
— Мама! — заорали мы все хором.
— Молодец, Джули, — сказала бабушка. Она наблюдала за нами, стоя в дверях гостиной.
— Ты что, мам? Почему ты не захотела поговорить с папой? — спросила я ошеломленно.
— Какая ты вредная, мама! Даже не дала мне с ним поздороваться! — разрыдалась Вита.
— Хочу к папе! — заревел Максик. — Мам, пусть папа вернется!
