Она же о своем меньшом, который бессменно на руках у нее:
— Как старичок был. Изнеможенный скелет. Здесь так хорошо его подняли, так помогали, хоть у самих такая нехватка.
* * *
— У меня в дому немецкий начальник стоял. Ну и привели раз беглого нашего солдата. Из плена бежал. Схватили. Спрашивают: кто такой, как сумел убечь? А он отвечает не поймешь что. Немец ему по-своему: не сяки, мол, говори реже! А он сякет, он сякет, мне и то не понять. А прислушалась, слышу, так ведь он же по-нашему, по-матерному чешет.
* * *
Старосте грозили: "Шкура ты едтакая! Ну где-нибудь тебя расхлопают!"
Но неизвестно, не то успел уйти с немцами, не то схвачен.
— Он перед самой войной был забранный. Ему никак три статьи было.
— Хитер мужик. Только себе любил, а людей жал.
— У него никак со стеклом гардероб.
— Но теперь он повытряхался. <40>
* * *
На военных курсах переводчиков, минуя обучение стрельбе и всякому военному делу, мы странным, необычным образом, не с того как бы конца втягивались в войну, с ходу вступив в соприкосновение с противником: его немецкий язык, его зольдбух (солдатская книжка), уставы, команды, письма (как они томят нас своими письмами, эти немцы!), его замысловатый готический, его так трудно заучиваемые военные термины. И для усвоения языка как такового детские считалки и тошные диалоги: "Wo warst du, Otto? Где ты был, Отто?" "О, Карл, я совершил очаровательную прогулку в лодке по озеру". И Гейне: "Mein Liebling, was willst du noch mehr?" И наши репетиции допроса, когда мы поочередно были то самим пленным немцем, то допрашивающим его нашим командиром.
И вот когда предстояло отправиться на фронт, напитавшись, хоть и на скорую руку, немецким, я испытывала сжатие где-то в груди от страха, что, повстречавшись с настоящим пленным, окажусь вдруг свидетелем жестокости, насилия по отношению к нему.
В первое утро на фронте в перерыве между двумя оголтелыми бомбежками немцев я вышла из избы и увидела тянувшиеся по улице сани с раненым пленным. Я пригвожденно шла за санями. Они вскоре стали. Подоспев, когда ездовой уже выбрался из саней и что-то соображал, я, собравшись, громко спросила: "Вы его расстреливать везете?" — полагая, что это именно так. Усатый пожилой дядька хмуро глянул через плечо на меня, недобро бросил: "А мы пленных не расстреливаем" — и пошел за избу оправиться.
Я еще возбужденно спросила лежавшего в санях немца, откуда он родом. И услышала в ответ безучастное: "А! Чего еще надо!" — не расположенного к разговору раненого. И зашагала назад, проученная этим дядькой, унося с признательностью его хмурый презрительный взгляд.
Я тогда записала в тетради: "Войну выиграет тот, кто проявит великодушие", надеясь, что мы будем теми победителями.
Однако наш сильный и пока что удачливый противник давно изъял это понятие — великодушие. Только сила и жестокость. Мир все больше делится на победителя и поверженного без никаких градаций и <41> промежуточных категорий. Какое уж там великодушие. Все больше нагнетается вокруг и крепнет: против побеждающей силы и жестокости противостоять силой, оснащенностью и жестокостью.
* * *
— Контуженные двери.
* * *
Бумаги писчей у местных организаций нет. Протоколы заседаний колхозов, сельсоветов ведутся на обрывках обоев, на обложках, оторванных от исписанных ученических тетрадей, или прямо по газете (и тогда уже после ничего не разобрать), а также на обороте листков "От Советского Информбюро", печатаемых на серой бумаге в типографии Медновского района, теперь уже почти тылового.
На обороте старого сообщения — постановление общего собрания колхозников "Светлого пути" 28 июня 1942 года:
"Учитывая что наши доблестные воины сражаясь в битвах за нас и родину и освобождая нас от ига фашизма что в условиях теперешней войны решает техника чтобы наши сыновья отцы и братья шли в бой в стальных машинах всем подписаться насколько только возможно и все свои средства внести на постройку танковой колонны и поручить собрать пред, к-за Абросимову И. И.".
* * *
Мы на врага за древний Ржев
Обрушили свой русский гнев,
И на приволжском берегу
Мы срубим голову врагу.
(Наша армейская газета "Боевое знамя")
* * *
Верхом на стволе пушки — артиллерист с крестьянской косой, литовкой называют ее сибиряки. На артиллеристе пилотка, гимнастерка — все военное, а мне трудно представить себе его стреляющим из этого огромного орудия. Косарь. <42>
* * *
Все те века, что Ржев трепала война, что то или иное неприятельское войско стояло под его стенами, разоряло его, История не спускала с него глаз. И высветлила нам все повороты, злосчастья, удачи и поражения военной судьбы города, сопровождая датами, именами предводителей войск. Но стоило городу войти в столь длительную полосу мирного существования, когда неприятель 328 лет не ломился больше в его ворота, не опустошал его, и он словно выпал из поля зрения Истории.
А мы-то полагаемся на Историю, она-де вникнет, рассудит. Тогда как избирательный интерес ее приковывают броские ситуации вооруженных конфликтов, динамичность сюжетов войны. Хотя ее, Истории, основные движущие силы действуют далеко не всегда на открытой поверхности этих событий, а подспудно. И выпавшее из ее внимания трехсотлетие безмолвия Ржева — ни одного залпа! — вобрало капитальные, историообразующие процессы русской народной жизни, к которым тесно причастен Ржев.
* * *
Немцы называют Ржев — "неприступная линия фюрера".
* * *
В битве не состарится,
Не умрет герой,
Кто за Ржев и Старицу
Дрался с немчурой.
* * *
— А травы густые и косить ни к чаму.
* * *
В деревне забирают в Красную Армию молодых ребят.
— Ой, сынок желанный!
— Ты, матушка, ня ной. Мне долг надо отдать на фронте.
— Ой, сынок. Ты смотри уж нядолго. Может, будешь жив…
— Как управимся.
* * *
14 августа прошлого года, когда Ржев подвергался впервые вражеской бомбардировке с воздуха, город был объявлен в угрожающей зоне. <43>
А потом, в октябре, в сводках появилось Ржевское направление.
Ржевское направление — это началось сражение за Москву. И вот уже сколько месяцев оно длится ожесточенно. Все, что происходит на нашем участке, у Ржева, грозно связано с Москвой.
Сейчас, когда немцы так рванули на юге и так нужны там силы, чтобы остановить их, закрыть прорыв, войска шлют и шлют к нам сюда, под Ржев. На прикрытие Москвы.
