Клэр ждала, что он что-то скажет, о чем-то спросит, но не дождалась.
— Она заболела, я так думаю. Хотя заболела — не совсем правильно… — Клэр запнулась, — она меняется. Она ведет себя совсем по-другому. И это продолжается уже довольно долго.
— Да не о чем волноваться, Клэр, — сказал он. — Люди меняются. Каждый раз, когда я тебя вижу, ты другая. Например, когда ты в последний раз здесь была, ты отпила только пару глотков сливок, а помнишь, как ты их раньше любила?
Игривость в его тоне вызвала в ней приступ ненависти.
— Нет. Нет. Тут совсем другое. Это не обычные перемены. Послушай же меня!
— Я слушаю, — устало произнес он.
— Она все время готовит, иногда даже ночью.
— Ну, не вижу в этом ничего страшного. Продолжай, — сказал ее отец.
— И покупает странные вещи. Большие кастрюли и кулинарные книги.
— Ну, она всегда легко тратила деньги, — сухо заметил он.
— Да нет, ты не понимаешь. Она купила эти полотенца — всех цветов… — Даже самой Клэр это показалось несерьезным. Она услышала, как отец прикрыл трубку ладонью и заговорил с кем-то. Она запаниковала, понимая, что не может до него достучаться.
— И она забрала меня из школы, чтобы пообедать. И налила мне вина! — Ей не хотелось, чтобы в ее голосе слышалось отчаяние. Но она действительно была в отчаянии.
— Ну, полагаю, это мудро. Французские дети моложе тебя пьют вино, Клэр. Тебе понравилось?
— Мне понравилось? Отвратительно. И она флиртовала с официантом, совсем молодым, держала его руку. И она мне говорила вещи, которые не должна была говорить. Которые она раньше никогда бы не сказала. Вещи о… — Клэр уже плакала.
— Успокойся, ласточка. О чем?
Клэр закрыла глаза.
— О сексе.
«Ну вот, я сказала, — подумала она. — Теперь я предательница». Поверить невозможно, но отец рассмеялся.
— Послушай, Клэр, твоя мама взрослая женщина, одинокая женщина и, если я правильно помню, очень красивая женщина. Если ей вздумалось пофлиртовать с официантом или с кем-нибудь еще, это ее личное дело. Возможно, ты чувствовала себя неловко, но это вполне естественно. И тебе ведь уже почти одиннадцать лет. Я даже удивлялся, почему она до сих пор не поговорила с тобой на эту тему.
Клэр не обратила на его слова внимания.
— Я только думаю, что это все летучая мышь виновата.
— Летучая мышь?
— Как-то прошлым летом мы проснулись, а в доме летает летучая мышь. Мама рассказала об этом доктору Аду-бе, и он сказал, что на всякий случай нам следует сделать прививки от бешенства. Но не в живот. Мама считала, что не может быть, чтобы человека укусила летучая мышь, а он бы этого не заметил, но она все равно велела сделать мне уколы. Сама же не делала. И теперь она заболела.
— Да нет у твоей мамы бешенства, Клэр. — Он говорил уже голосом отца, демонстрирующего терпение. На мгновение, несмотря на все усилия, отчаяние победило гордость. И она заговорила более жалобно, чем ей бы хотелось.
— Папа, то, что происходит, пугает меня. Я не могу спать.
— Абсолютно нечего бояться. Уж поверь мне. А теперь мне очень жаль, но я должен идти.
«Он собирается повесить трубку, — подумала Клэр. — Держись, держись, держись».
— Ничего тебе не жаль. Но ты мой отец, ты должен помочь. — Последовала пауза.
— Говорю тебе как твой отец, что все в порядке, Клэр. Я тебе скоро позвоню. — И он повесил трубку.
Клэр посмотрела на телефонную трубку в своей руке, затем сунула ее под подушку, чтобы не видеть. Сползла на пол, подтянула коленки к груди и крепко обняла их.
«Глупо чувствовать себя еще более одинокой после этого разговора», — подумала она. Она ничего не потеряла, поскольку терять вообще было нечего. Тем не менее она все равно чувствовала себя очень одинокой.
Глава 5
Корнелия
Меньше чем через двадцать четыре часа после того, как я получила цветы, он позвонил. И не просто позвонил, учтите, а позвонил из Лондона. Услышав его голос, я почувствовала запах ячменной лепешки и творога рядом с ним на столе и увидела красные двухэтажные автобусы на улице.
— Привет, — сказала я.
— Ты ешь? — спросил он.
— Иногда, — ответила я.
— Я имел в виду, что ты ешь?
— Ну, разное, — ответила я. Прижала два пальца к запястью. Пульс сумасшедший. Голос спокойный.
— Вегетарианка?
— Всеядная.
— Ты ешь буквально все?
— Никаких языков. И лакричных конфет.
Он рассмеялся чистым, теплым, золотистым смехом, заставив меня почувствовать себя чистой, теплой и золотистой.
На мне было платье, короткое легкое темно-красное шерстяное пальто с узкими обшлагами и мои любимые черные сапоги до колена. Единственное преимущество карликового роста — это то, что и ступни тоже маленького размера, что позволяет разгуляться на обувной распродаже. (Не пугайтесь, я не собираюсь нагружать вас описанием всех моих туалетов, хотя прекрасно помню, что ребенком мне именно это нравилось в книгах Нэнси Дрю. «Нэнси в прозрачной голубой кофточке открыла дверь», «Нэнси накинула мягкий желтый кардиган на худенькие плечи и скользнула в кабриолет», «Нэнси сняла блузку, юбку и туфли и надела бледно-зеленое платье и жемчужное ожерелье». Иногда важно, что на тебе надето.)
Будучи истинной дочерью своей матери, я не стала прислушиваться к внутреннему голосу, орущему что было сил: «Доверься этому мужчине полностью!» — и когда Мартин спросил, куда ему заехать за мной, предложила встретиться в ресторане. Через пять дней я вошла в ресторан, где он меня ждал. Не стану распространяться насчет его внешности, скажу только, что он был великолепен, как бывают великолепны вырезанные вручную деревянные фигуры: такие ровные, гладкие, изогнутые, сияющие и настолько совершенные, что только через несколько секунд вас как молнией озаряет: «Господи, вот же стул!» Вы садитесь и хотите остаться там навсегда.
Ресторан был маленький, напоминающий шкатулку для драгоценностей: кабинки и стулья обтянуты серебристо-серым бархатом, электрический камин в стене, как картина в рамке. Еда — чудесна. Не сомневаюсь, что приготовлена она была из свежих продуктов, хорошо прожаренная сверху и нежная, тающая внутри, простая, но оригинальная. Я смутно помню, что меня удивил вкус фиников и что я подносила ложку чего-то сливочного, по цвету напоминающего закат, к губам. Но мой разум, похищенный Мартином, плохо запомнил эту, возможно, лучшую в моей жизни трапезу.
Мы говорили, говорили, говорили. Может быть, любовь входит в глаза, но женщины любят ушами, во всяком случае, об этом говорит мой опыт. Пока мы общались, в моей голове вспыхивали звездочки; к концу ужина я была настоящим планетарием.
