— Ты всегда страдал бессонницей.
— Зато тебя было пушкой не поднять. — Гром убрал прядь волос, упавшую ей на лицо. — Но мне нравилось смотреть, как ты спишь.
— Да, хоть в этом мы друг другу подходили, — вздохнула она.
— Кэрри, может, наш брак был не так уж и плох? — едва слышно спросил Гром, а потом наклонился и коснулся ее губ.
Это был поцелуй, переполненный воспоминаниями. Но Грому было необходимо преодолеть болезненное прошлое, дать волю чувствам; и он легонечко раздвинул губы Кэрри языком.
Она застонала, и Гром взялся за верхнюю пуговицу ее блузки. Кэрри тут же оттолкнула его.
— Ты же сказал, что не будешь этого делать.
— Милая, это просто поцелуй.
Блузка осталась не расстегнутой; он просто дразнил Кэрри и себя заодно.
Она обняла Грома.
— Ты лукавишь.
— Ты тоже.
Больше всего ему хотелось сейчас опрокинуть ее на песок и заняться любовью прямо здесь, на общественном пляже.
Они снова поцеловались, на этот раз более страстно. Затем Гром отступил.
В тишине взгляды их встретились. Было уже довольно темно, но они продолжали вглядываться друг в друга.
Гром внезапно понял, как больно быть бывшим мужчиной Кэрри.
— Наверное, тебе стоило тогда пить таблетки, — произнес он.
— Я думала об этом, — Кэрри поежилась от холода. — Значит, ты тоже так считаешь?
— О чем ты?
— Что мы зря развелись.
— Да. — Грому было тяжело признаваться. — Ты причинила мне боль, Кэрри.
— Ты тоже делал мне больно, — ее голос дрогнул.
— Каким образом? Скажи, что я сделал не так. Кроме того, что стремился стать военным?
— Я так хотела, чтобы ты хотя бы раз признался мне в любви, — прошептала Кэрри.
На мгновение Гром замер. Ему стало трудно дышать.
— Ты же знала, я любил тебя.
— А я хотела это услышать!
— И эти слова спасли бы наш брак? — Гром больше не сдерживал раздражение. — Если бы я сказал это, ты бы осталась? Даже несмотря на потерю ребенка? Несмотря на мое желание пойти в армию?
Кэрри промолчала, но он знал, что теперь ей есть о чем подумать.
Утро еще толком не наступило, но Кэрри не могла спать. Всю ночь она проворочалась в постели и, поняв, что попытки хотя бы ненадолго заснуть бесполезны, откинула одеяло и прямо в пижаме прошла в гостиную. Там она битый час просидела у окна, размышляя, как ей теперь быть, но ничего толкового так и не придумала.
Прошлым вечером Гром разбередил в ее душе все раны, которые так и не затянулись, хотя со времени их развода прошло уже столько лет. Признавшись, что любил ее, он заставил Кэрри сомневаться в правильности принятых много лет назад решений.
Поздно, слишком поздно она услышала эти три заветных слова, да и не в той ситуации, в которой их нужно было произнести. И не в той форме.
Чем же заняться? Может, приготовить завтрак? При мысли о еде Кэрри ужасно захотелось кофе, но она не отважилась хозяйничать в доме Грома.
Прежде всего, им нужно поговорить. Гром, вероятно, уже встал. Он всегда просыпался рано. В молодости ему хватало всего нескольких часов сна, и вставал он бодрым и полным сил. Маловероятно, что его привычки изменились с тех пор.
Набравшись храбрости, Кэрри поднялась по лестнице и тихонечко — на всякий случай — постучала в дверь его спальни.
Гром открыл, и сердце Кэрри заколотилось. Судя по влажным волосам, он только что принял душ. Единственной его одеждой были боксерские трусы, и ей удалось рассмотреть не только могучую бронзовую грудь, но и шрамы, которыми она была покрыта.
Следы от пуль. Широкие рубцы от заживших ножевых ранений.
Кэрри замерла на пороге, не в силах произнести ни слова. Гром тоже молчал, медленно окидывая с ног до головы бывшую жену. Его брови поползли вверх.
— Полагаю, ты здесь не для того, чтобы лишить меня невинности, — он скептически усмехнулся и ткнул пальцем в пижаму Кэрри.
— Все сексуальное белье я оставила дома.
— Почему-то я тебе не верю.
Кэрри скорчила гримасу.
— Потому, что я вру? — По правде говоря, помимо белья, она прихватила несколько шелковых ночных сорочек и пеньюаров. — Но ты прав. Лишать тебя невинности не входило в мои планы. Я пришла поговорить.
Гром распахнул дверь пошире, и Кэрри увидела его комнату.
— Боже! Как красиво!
— Я предупреждал, что это лучшая комната. Выбор был за тобой. Что ж, у нас свободная страна.
Гром посторонился, пропуская ее внутрь.
Высокое французское окно выходило на балкон, и вид оттуда был потрясающим. Но и сама спальня заслуживала внимания. Старинные ковры сочетались с барной стойкой и плазменным телевизором во всю стену. На стойке стояла кофеварка, распространяющая дивный аромат вокруг.
— Да ты закоренелый холостяк! — констатировала Кэрри, подведя итог своим наблюдениям.
— Вот как? — Гром достал из шкафа джинсы. — И чья, по-твоему, это вина?
— Моя, естественно. — Она снова оглядела комнату и добавила: — В таком случае, ты должен быть мне благодарен, не так ли?
Вместо ответа он начал одеваться. Кэрри старалась не смотреть, но помимо воли каждое движение мускулистого тела приковывало ее взгляд.
— Кофе?
Она вздрогнула, поняв, что тупо следит за его рукой, застегивающей молнию на джинсах.
— Пожалуй.
Гром показал на стойку.
— Угощайся. Чашки на верхней полке. Я сейчас вернусь, и мы поговорим.
Пока Кэрри наливала себе кофе, он вернулся в ванную, чтобы завершить утренний туалет. При звуке включенной бритвы на Кэрри нахлынули воспоминания, от которых болезненно сжалось сердце.
По утрам она всегда наблюдала, как Гром собирается, затем обнимала его, соблазняя и искушая. И ее муж, ее юный любовник был готов заняться сексом в любое время.
Она почувствовала горечь. Скорее всего, в этой комнате побывало множество женщин. По вечерам Гром угощал их ликером, а по утрам предлагал кофе. Но в главном он был прав. В его нынешнем образе жизни виновата она, Кэрри. Именно из-за нее он стал холостяком.
Когда Гром снова вошел в комнату, она протянула ему чашку кофе.
— О чем ты хотела потолковать?
— О нас.
— Снова будем говорить о любви?
— Не только. Я думаю, хватит ворошить прошлое. Мы здесь, чтобы попробовать стать друзьями, а вместо этого только причиняем друг другу боль.
