Виктор бросил прощальный взгляд на дом. Он, собственно, и не жил там после того, как окончил школу и поступил в политехнический институт. Жаль, что родители не купили дом. Тогда бы он сейчас мог получать… Какую сумму теперь приносит такой дом? Двенадцать тысяч фунтов? Пятнадцать? Виктор поразился тому, что увидел в окне агента по продаже недвижимости, когда наконец, чувствуя, как его уверенность постепенно нарастает, дошел до Эктон-Хай-стрит.
Сорок тысяч фунтов за такой дом! Сколько тогда будет стоить проезд на автобусе? А если он захочет взять такси? Ему вспомнился анекдот, ходивший до того, как он попал в тюрьму и инфляция начала снижаться. Он услышал его от Алана, у которого работал.
«Жил-был человек, решивший воспользоваться инфляцией. Он велел усыпить себя и заморозить на двадцать лет. Проснувшись, он прежде всего увидел письмо годовой давности от своего биржевого маклера, где сообщалось, что его инвестиции достигли миллиона фунтов. Пошел к телефону-автомату, чтобы позвонить маклеру, и, когда нащупывал в кармане монеты, прочел инструкцию пользования телефоном, где говорилось: наберите нужный номер и, услышав гудок, опустите в автомат девять миллионов фунтов…»
Не апатия и не страх мешали Виктору Дженнеру заняться чем-то еще, кроме получения выплат по социальному обеспечению. Ему все больше и больше не хотелось укореняться здесь, в Эктоне. За неделю на свободе он сумел избегать контакта с другими жильцами дома и не видел ни домовладелицы, ни ее агента. Квартплату она получала напрямую, минуя его. Очевидно, в Министерстве здравоохранения и социального обеспечения полагали – и не зря, – что если выдавать квартирные деньги бывшему арестанту, то тот будет тратить их по собственному усмотрению. А встать на учет у врача он еще успеет, когда заболеет.
Ежедневное чтение газет и журналов давало Виктору представление о нынешних нравах и манере говорить. Появилось выражение «настраиваться», которого он не слышал раньше. Пока Дженнер настраивался, чтобы пойти в банк и узнать, сколько денег у него на счете, или пытался настроиться, твердя себе, что, разговаривая там с управляющим или с кем-то другим, не будет бояться, произошло нечто, заставившее его выйти из дома. Он провел почти неделю в этой комнате, когда ему буквально навязали встречу с совершенно незнакомым ему человеком. Утром в десять часов раздался стук в дверь, и когда он открыл, сам не свой от беспокойства, то обнаружил перед собой женщину, объявившую, что ее зовут Норин и она пришла убраться в комнате.
– Убирать комнату не нужно, – возразил он. – Она не нуждается в уборке. Мне не по карману за это платить.
За последнюю неделю Виктор ни с кем не общался, даже с собой, поэтому звук собственного голоса показался ему слишком холодным и отстраненным. Норин, видимо, не замечала таких тонкостей. Она вошла, толкая перед собой пылесос.
– О деньгах уже позаботились, – сообщила она, – уборка входит в вашу квартплату. – Женщина посмотрела по сторонам: – Не нуждается! Вот и верь вам.
Норин принялась за работу с бурной энергичностью, отодвинула кровать от стены, убрала тростниковый стул, стол и половики на середину комнаты, заранее включив пылесос, словно ему требовалось прогреться. Уборщица была невысокой, довольно хорошенькой, лет тридцати пяти, с длинными, вьющимися немытыми волосами. Тело ее было довольно полным и не слишком складным, однако ноги были стройными, с изящными лодыжками. На ней была черная юбка, розовато-лиловая рубашка и сандалии. Неожиданно Виктор ощутил необычайно сильный прилив возбуждения.
Он потихоньку отошел и встал между шкафом и раковиной. Электрический костюм, вызывающий панику, начал постепенно захватывать его тело. В прошедшую неделю он был доволен тем, что ничего не ощущал. Почему сейчас его охватило это желание? Эта Норин не так уж привлекательна, и от нее несет потом. Не так уж молода. Может, причина в том, что он здесь, в своем жилище, чувствует себя в безопасности, хотя на улице почти всегда скован страхом и неуверенностью? Ему хотелось заскулить, заблеять, как животное. Хотелось пронзительно закричать.
Норин прокричала сквозь шум пылесоса:
– Если вам нужно куда-нибудь идти, меня ждать необязательно. Тогда не будете путаться у меня под ногами. Уборку я обычно заканчиваю за полчаса.
Виктор надел пиджак и тихонько прошел мимо нее, опираясь ладонями о стены. Значит, годы тюрьмы не убили желания. А разве он думал, что убьют? За дверью, на лестничной площадке, он упал на колени и прижался лбом к полу. Закачался взад-вперед. Пылесос за дверью выл, рычал, икал. Виктор ударился лбом о пол. С трудом поднялся на ноги и, шатаясь, стал спускаться по лестнице. Комната его была захвачена, и спрятаться ему было негде. Ему вспомнилась строка, которую он прочел где-то давным-давно. Наверняка она ему встретилась в том смешанном литературно-социолого-экономическом курсе в политехническом институте. «Мой ад везде, и я навеки в нем»[5]. Виктор понятия не имел, кто это сказал, но вокруг него был ад, и он находился в нем по самое горло.
Деньги, оставленные ему родителями, лежали на депозитном счете в местном отделении «Ллойдз-банка». Изначально там было около тысячи фунтов, но из этой суммы вычли стоимость похорон его матери и плату за вывоз мебели. Виктор заставил себя идти в банк, скрипя зубами и держа руки в карманах. Часть пути он шел почти вслепую, прикрыв глаза и так склонив голову, что видел только тротуар.
В банке все оказалось очень просто, и Дженнер недоумевал, что мешало ему появиться здесь раньше. Он назвал свою фамилию. Банковскому служащему она была неизвестна, но даже хотя Виктор не смог назвать номер счета, проблем не возникло. Теперь все такие данные находили в компьютере. Виктор, едва знавший, что такое компьютер, почувствовал себя невежественным и благоговеющим.
На его счете лежало лишь чуть больше трехсот фунтов. Сложенную пополам полоску бумаги ему передали через маленький желоб под решеткой. В банках стали гораздо больше заботиться о безопасности, чем десять лет назад. Виктор вспомнил, что Кэл отбывал срок за ограбление банка. Джорджи поставил под дуло начальника какого-то почтового отделения в Херефордшире, а его сообщник тем временем завладел двумя сотнями пенсий по старости. Триста фунтов – и это включая накопившиеся за пять или шесть лет проценты.
Пользоваться телефоном, находившимся на стене за лестницей, Виктор не хотел. Его могли подслушать. Никогда не знаешь, есть ли кто в доме или нет. Возле центра трудоустройства стояли две телефонные будки, обе были свободны. Виктор посмотрел, какие предлагались вакансии. Их было больше, чем говорила Джуди, однако наверняка, когда он подаст заявление, окажется, что либо места заняты, либо работа не та, что казалась. Одно объявление могло даже его устроить: «Требуются квалифицированные и малоквалифицированные металлисты и столяры для работы в цехе конторской мебели». У Алана он работал водителем в автомобильной компании. Дженнер уверенно управлялся с любыми машинами, умел делать картотечные шкафы, но что сказать, когда его спросят о прошлом опыте?
