– Жора, вот он наш, наверно, на нем полетим?
– Коль, не знаю. Да какая разница, на чем-нибудь да и полетим.
Жора был полным и добрым, он никогда не обострял ситуацию. С ним всегда было комфортно. Такие люди не способны на гадость, на предательство и, понимая это, все к ним тянутся, даже несмотря на их внешнюю несуразность. С годами он только добрел и полнел, а также покупал квартиры для своей многочисленной семьи. Для меня он был идеалом полного человека, я понимал, что Жора не может и не должен быть худым, просто никогда, иначе это нарушит его ауру, превратит в занудного и пошлого человека, в общем, все испортит. Но хорошо, что он и не думал худеть. Самое главное, что это его не парило. Вообще. Никогда.
Внезапно перед нами появился маленький самолет, – не планер и не кукурузник, но все же очень маленькое:
– Жора, прикинь, куда интересно на таких летают?
– В Бугульму, – сухо ответил Жора.
– Да ну брось, хватит прикалываться, я в такое не сяду.
– Ну, значит, полечу один.
Наш автобус стал тихонько поворачивать к самолету. Мы аккуратно забрались в него через отверстие в хвосте и сели на креслах, похожих на сидения старых советских авто. Я до последнего думал, что это какой-то розыгрыш, шутка, и что сейчас нас попросят выйти и пересесть в современный самолет. Но ничего такого не произошло, и тоненькая стюардесса раздала нам перед взлетом конфетки, – какой-то бывшей советской фабрики, – чтобы не закладывало уши. Через полчаса мы уже набрали высоту и толкались с Жорой в попытках отвоевать больше пространства друг у друга. Он вытащил флягу и протянул мне:
– Хочешь?
– А что это?
– Самогон, теща варит, первак, на орехах, специально для меня.
– Да ну, не хочу. И, наверно, лучше не пить в самолете, – и про себя добавил «тем более в таком».
– Да какая разница! С татарами все равно пить придется, можно уже и начать.
Он сделал несколько глотков и улыбнулся, придавливая меня расплывшимся боком. Он не спал и не бодрствовал, – просто вошел в свое привычное состояние спокойствия. Несмотря на тесноту, я решил его не толкать: его аура меня успокаивала. Он был как кит или тюлень, в общем, как что-то большое и доброе, в чем угадывалось вселенское спокойствие и некая бренность бытия.
Через пару часов мы уже приземлились в Бугульме и сразу поехали в офис к заказчику. День был напряженным, мы бегали по разным кабинетам, раздавали несбыточные обещания, восстанавливая связи, которые успели забыться со времени предыдущего визита. Мы делали то, что должны были делать – не больше и не меньше, вызывали эмоции, по возможности положительные. Дело близилось к вечеру, рабочий день заканчивался и Жора пригласил двух местных боссов в ресторан, который находился при нашей гостинице.
Ресторан был маленьким и в него вмещалось от силы столов пять, но так как была середина недели, все они, кроме нашего, были свободны. Компания решила, что долго сидеть не стоит, так как завтра рабочий день, а у нас с Жорой самолет в девять утра, – ну, просто попить пива и разойтись, чтоб лишний раз не злить татарских супруг. Пиво поглощалось довольно быстро, под него уже пошли в ход анекдоты, как вдруг на столе появилась первая бутылка кизлярского коньяка. Вообще, кизлярский коньяк – напиток довольно обманчивый: он мягкий, пьется легко, и, от него не хмелеешь, а потом творишь такое, что стыдно вспомнить.
– Слушай, Жора, может не стоит нам крепкое пить? Пива-то и так прилично выпили: бутылки по три или даже четыре на человека.
– Коль, да расслабься ты сегодня! Иногда можно. Что ты все время напрягаешься? Пусть все идет, как идет.
– Ну, ладно, попробую, хотя мне это и не нравится, – нам же утром лететь.
На столе откуда-то взялась еще одна бутылка коньяка… Нас обслуживал облезлый официант с лакейской внешностью и, думаю, такой же сущностью, и молодая, на мой взгляд, чистая и непорочная девушка лет шестнадцати. Она была кудрявой, тонкой и белокожей, застенчиво не поднимала глаз, общалась с нами по необходимости, выносила блюда и сразу же убегала из зала. Напротив, Лакей был очень навязчив, лез с разговорами, старался всех посмешить. И только потом я понял, что он пытался оградить от нашей подвыпившей компании невинное дитя.
На четвертой бутылке я не выдержал и с трудом сказал:
– Жора, хватит, уже три часа ночи, пойдем спать, проводим этих клоунов и спать, а то, вообще, не улетим никуда.
– Коля, да что ты в этой жизни понимаешь? Жизнь – это ведь…, в общем, тут сложно все, неоднозначно как бы, а эти клоуны, вовсе и не клоуны, понимаешь, а братья наши, да, между прочим, братья! Сам ты, Коля, клоун, понял? Ты клоун, а мы – нет.
– Понял, но надо спать, Жора! Надо спать. Пусть я даже и клоун.
– В жизни сложно все, Коля… Ты еще этого не знаешь, но узнаешь скоро. А, кстати, а где баба эта симпатичная, ходила тут, тарелки носила?
– Спит уже, Жора.
И веселая толпа стала интересоваться, куда же делась наша молодая официантка. Она вышла, смущаясь, а рядом стоял Лакей, рассказывая один анекдот за другим и пытаясь отвлечь все внимание на себя. Жора заскрипел:
– Наташечка, или как тебя там, Леночка, иди сюда, садись ко мне на коленки, не бойся меня.
Его татарские коллеги несли примерно такую же чушь. Лакей метался между всеми и уже, казалось, сам готов был сесть на колени, если бы его кто-нибудь попросил. Девушка дрогнула, не зная как себя повести с гостями из Москвы, ее взгляд метался из стороны в сторону, выражая не то страх, не то ненависть ко всему происходящему. От увиденного мне стало так стыдно, что я даже почти протрезвел:
– Так, Жора, и вы двое, если кто-то ее тронет, будет иметь дело со мной, поняли? А вы, девушка, идите в свою комнату, не стойте тут и извините моих коллег за такое поведение, мы просто уже пьяные, – сказал я официантке.
– Он у вас совсем дурак, или как? – сказал один татарин, обратившись к Жоре.
– Нет, Коля – он хороший, просто он романтик еще, жизни не знает. Но ничего, пройдет скоро у него. Ребята, а давайте мороженое поедим? Тут говорят вкусное…
– Давайте! Ну, а под него у нас положено коньячок. Коля, садись, коньяк пить будем, а девку мы твою не тронем, не бойся, если приспичит, – закажем. У нас быстро привозят. За штуку можно договориться. И не чета этой – рябой и дохлой. Ты на нас зла не держи, мы ж не знали, что ты романтик, – и все дружно заржали.
На часах было около пяти, и происходящее вокруг превратилось для меня в какое-то замедленное кино. Никто уже ни к кому не приставал: все либо несли несусветную чушь, периодически всхрапывая на столе. Немного протрезвев, я встал и направился к бару, к Лакею:
– Извините, Вы не могли бы собрать всех, кто нас сегодня обслуживал, мне это очень надо.
– Конечно, а что случилось-то?
– Ничего, Вы просто их соберите и все.
