Правда, Катя всех предупреждает, что наиболее удачные модели таки войдут в ее коллекцию и будут демонстрироваться в Европе.
— В Европе — ладно, — соглашаются заказчицы, — в Европе — это же совсем другое дело, а у нас городок маленький, тусовка вся друг друга знает. В одном и том же платье на ней появляться нельзя.
— Катя, — спрашиваю я ее о том, о чем еще вчера хотела спросить, — а что с тобой происходит?
— Ничего, — пожимает она плечами и отводит взгляд.
— Ты не больна?
— Да ладно, чего уж там, хочешь знать — узнаешь. Я не привыкла от тебя что-то скрывать. Пошли! — командует она, помогая мне снять еще недошитый костюм. — В самом деле, чего это я все ношу в себе? Меня уже распирает от мыслей и переживаний.
— Куда пошли-то? У меня всего час, а потом надо вернуться на работу — мне предстоит важная деловая встреча.
— Часа нам вполне хватит. А заодно и поедим. Я со вчерашнего дня на сухомятке. А если точнее, не помню, что я ела и ела ли вообще.
Мы идем с ней в кафе, которое почему-то называется VIP-кафе. Ничего «виповского» в нем нет. Так, небольшое предприятие общественного питания на пять столиков и меню с нерусским названием блюд вроде: лазанья, пучеро или вассершпатцен.
Катя слышит мое негромкое фырканье — не можем мы без выпендрежа — и оправдывается:
— А что, народу здесь немного, и девушки такие приветливые.
Войдя в зал, я сразу понимаю, что если и говорить по душам, то никак уж не здесь. Шумная компания молодых людей, по виду студентов, расположилась посреди зала основательно и надолго: сдвинула вместе три столика и разобрала почти все стулья, так что остальные столики выглядят сиротливо.
Я беру подругу за руку и веду к машине. Пять минут, и мы у ресторана «Венеция».
Ресторан с виду претенциозный, но кормят здесь хорошо, а в зале не в пример тихо.
Катя нервно оглядывается.
— Ты чего?
— Знаешь, все-таки в маленьком кафе всех видно как на ладони, а здесь… человек, которого не жалуешь, может подкрасться незаметно и навязать свое общение…
Теперь я убеждаюсь, что с Катей и в самом деле не все в порядке. На щеках какой-то нервный румянец, руки подрагивают. А я-то! Целый час чирикала, все о своем, и ничего не видела. Разве что в последний момент прозрела…
Катя как никто умеет слушать, так что ей хочется рассказывать о себе и рассказывать…
— Девушка, — обращаюсь я к официантке, — можно сделать так, чтобы к нам за столик никого не подсаживали?
— Конечно, — удивляется она, — зал-то пустой.
— Вот видишь! — снисходительно замечаю я, когда официантка, приняв заказ, уходит. — Никто нам с тобой не помешает.
— Ты не понимаешь, — тревожно шепчет Катя. — В город приехал мой бывший муж. Он меня разыскивает. Уже приходил на мою старую квартиру.
— Давай поменяемся с тобой местами, — предлагаю я. И ее мучают застарелые страхи. Подумаешь, муж приехал! А она уже сама не своя, и нервничает, и дрожит.
— Зачем?
— Затем, что тебе будет виден вход в зал и ты наконец перестанешь озираться. Да и чего вдруг среди дня ему приходить именно сюда?
— Он мог следить за мной.
— Катерина, перестань! Знаешь, как это называется? Паранойя! Да и кто такой твой муж? Ты вроде говорила, он врач, но не киллер же…
— Ничего смешного нет! — вспыхивает она.
Катя старше меня на три года, но с самого начала нашей дружбы я веду себя как старшая. Приблизительно так же, как относится к своему другу Димке мой сын Михаил.
Подруга — человек легковозбудимый. Она порой быстро переходит от хорошего настроения едва ли не к черной меланхолии, и такое впечатление, что она все время чего-то боится.
— А почему ты решила, что приходил твой муж? Ты его видела?
— Нет, но Стас, тот, что купил у меня квартиру, очень подробно его описал. Сомнений быть не может!
Первая купленная Катей квартира была однокомнатной, но и ей, помнится, подруга радовалась как дворцу. Потом ее купил муж одной из старых клиенток, с которым та как раз развелась. Интересно, почему в адресном столе нет Катиного нового адреса? Подстраховалась? Заплатила, чтобы информация о ней стала закрытой?
— Послушай, — высказываю я вдруг пришедшую в голову мысль, — а ты четыре года назад мне ВСЕ рассказала?
— В том-то и дело, — вздыхает Катя, — что я рассказала тебе легенду. Я придумала ее, когда ехала сюда в поезде из Питера.
Некоторое время от изумления я молчу, так как на ум ничего путного не приходит, кроме упрека: подруга называется! Легенду она мне рассказала. Можно подумать, мы обе в разведке работаем! А я-то перед ней выворачивалась! А я-то рассказывала не только то, что со мной происходило, но и самые потаенные мысли…
— Надо же, а я сдуру считала, будто мы с тобой достаточно близки, чтобы быть откровенными, — жестко замечаю я.
В глазах Кати появляются слезы.
— Как ты не понимаешь! Я не могла тебе такое рассказать. Потому что это… стыдно!
Теперь я уже точно ничего не понимаю. Катя, милая и улыбчивая, умница и вообще человек крайне порядочный, в чем я не раз имела возможность убедиться, оказывается, скрывает в своем прошлом нечто, чего стоит стыдиться!
— Стыдиться?
Раз дело идет к тому, что легенды развеиваются, неплохо бы услышать, что придет к ним на смену. Просто-таки на глазах изверг и садист — бывший Катин муж, от которого она единственно что и могла, так только сбежать, — выходит, лишается всех своих омерзительных черт?
Но поскольку подруга не торопится откровенничать, мне только и остается, что приналечь на горячую закуску, потому что я не привыкла, как другие люди, начинать с холодных закусок. Мне сначала нужно что-нибудь посущественнее, чем салат с грибами или огурцы-помидоры, потому я легко управляюсь с хорошо прожаренным куском говядины и делаю вид, что не замечаю нравственных терзаний подруги. Глупая, она думает, что какие бы то ни было ее грехи в прошлом могут отвратить меня от нее! Как говорится, кто из вас без греха, пусть бросит в меня камень.
— Я так много сделала плохого, — наконец произносит Катя, — что даже не знаю, с чего начать перечень.
— Начни с того, что первым придет в голову, а я уж расставлю все по мере происходящего, — предлагаю я. — При том что я вовсе не настаиваю на том, чтобы ты выворачивала себя наизнанку. Человек откровенничает с друзьями, испытывая в том необходимость, а если нет, стоит ли напрягаться?
Катя некоторое время смотрит на меня, видно, размышляет, а не пойти ли и в самом деле по пути наименьшего сопротивления: оставить все как есть?
— Дело в том, что в юности я была… наркоманкой. Наверное, не слишком запущенной, потому что при этом довольно успешно училась в институте, осваивала профессию модельера. Мои родители… довольно известные в городе люди…
