А однажды ночью он поразил их окончательно, внезапно перевоплотившись в другого человека.
Он поднялся со своего места у костра и принялся, шаркая, как-то странно кружить, прижав левую руку к груди и приволакивая левую ногу. Сначала они озадаченно смотрели на него, а потом поняли. Он стал похож на Скорпиона! Почувствовав внезапный ужас, они обернулись посмотреть, здесь ли Скорпион, не завладел ли Шип каким-либо образом его телом? Но тот сидел на месте, пораженно глядя на Шипа. Левая сторона у Скорпиона все больше немела, поэтому он почти не мог пользоваться левой рукой и ногой.
А потом, на глазах у изумленных людей, Шип резко сменил позу и пошел, раскачивая бедрами и делая вид, что он набивает рот едой. Нашедшая Мед!
Ноздря сердито и испуганно вскрикнул, но кто-то из детей засмеялся. А когда Шип, взбив свои длинные, вымазанные глиной волосы так, что они встали дыбом, пошел мелкой семенящей походкой, и все узнали Малышку — тут уже рассмеялись и остальные.
Скоро уже все безудержно хохотали, и представление превратилось в игру. Он медленно тащился, рассматривая палку, и все кричали: «Улитка!» А потом начинал чесаться спиной о дерево, и они кричали: «Шишка!» А когда он посадил себе на спину маленького мальчика, сцепив его руки у себя под подбородком, а ноги прижав к своим бокам, — изображая сгнившую шкуру Льва, — все завизжали от смеха, хватаясь за животы.
Шипу доставляло удовольствие развлекать их. Эта семья была похожа на его собственную: они искали одну и ту же еду, ходили по древним тропам и жили по одному заведенному обычаю. Женщины с детьми собирались вместе, мужчины — отдельно от них, но тем не менее все боролись за выживание семьи. Пока мужчины строгали копья и тесали из камня ручные топоры, женщины приводили себя в порядок и занимались воспитанием детей. Гнев стремительно поднимался и быстро утихал. Они точно так же ревновали и завидовали, дружили и враждовали. Старая Мать своими кривыми ногами, усохшей грудью и тем, как она жевала пищу своим беззубым ртом, напоминала ему Иву из его племени. Ноздря с Шишкой были похожи на его братьев.
А еще среди них находилась Высокая.
Она отличалась ото всех, и не только ростом, — она была заметно мудрее остальных. Он заметил, как мрачно она смотрит на дымящую на горизонте гору, как хмурит брови при виде расходящихся по небу черных клубов дыма. Он сам уже давно обратил на это внимание, и его это тревожило. Однако еще больше, чем ее ум, его привлекали в Высокой ее сильное тело, длинные руки и ноги и твердая поступь. Ему нравился ее смех и то, как она относится к более слабым женщинам, — чтобы каждая хоть что-нибудь съела. Она напоминала ему женщин его племени, которые уже начали стираться из его памяти.
Шип сам не понимал, почему он ушел из семьи. Просто однажды утром его объяло необъяснимое беспокойство. Он взял свой ручной топор с дубинкой и ушел. До него так же уходили другие мужчины: брат его матери, Короткая Рука, и старший брат Шипа, Одноухий. Не все мужчины ушли из семьи Шипа. Большинство осталось. Но страсть к перемене мест охватывала нескольких человек в каждом поколении, и если они уходили, то уже никогда не возвращались.
Шип покинул своих, когда те еще спали, унося с собой смутные воспоминания о женщине, подарившей ему жизнь, и своих сестрах. И теперь, глядя на эту влекущую его высокую девушку, он не осознавал, что основной причиной, побудившей его уйти, было то, что в его семье почти не было доступных женщин и что ушел он, повинуясь инстинкту, так же, как другие юноши из других племен время от времени приходили в его семью. Шип ни с кем не попрощался. Со временем они забудут его, так же, как забудет их сам Шип.
В конце концов вода в озере стала настолько грязной, что в нем исчезли последние утки, вынудив семью идти дальше.
Вокруг становилось все хуже. Они набредали на трупы животных, и если раньше это означало, что семья полакомится мясом, то теперь, продвигаясь на запад, они находили все больше и больше трупов антилоп, слонов и носорогов — сотни, тысячи туш, наполнявших воздух смрадом гниющего мяса, вокруг которых кружили тучи черных мух, — мясо было настолько протухшим, что люди уже не могли его есть.
Высокая понимала, что стадные животные погибают из-за того, что растительность, которой они питаются, покрыта пеплом и золой. Хорошо было только падальщикам — шакалам, гиенам и стервятникам, — которые наедались вволю. Они с Шипом согласились, что повальная гибель животных как-то связана с вулканом. Но Лев настаивал на том, чтобы семья шла дальше на запад в поисках воды и пищи.
Вода с каждым днем становилась все грязнее. Еды почти не осталось: мелкие животные исчезли, а растения были сплошь покрыты пеплом. Небо потемнело, земля все чаще дрожала. Каждый раз на закате Высокая с отчаянием смотрела на дымящуюся гору и понимала лучше, чем когда-либо, что Лев ведет их к гибели.
У матерей стало пропадать молоко, и младенцы погибали. Проносив с собой несколько дней мертвое тельце своего малыша, Ласка в конце концов села у муравейника, где еще несколько дней назад семья могла бы поживиться муравьями, которые теперь необъяснимым образом исчезли, и, склонив над своим младенцем голову, осталась там, а семья пошла дальше.
Однажды ночью Высокая стала беспокойно ворочаться во сне — ей снились улыбка и забавные ужимки Шипа. Она проснулась, объятая жаром, который ей не приходилось испытывать прежде, чувствуя желание, похожее на голод, однако это не было желание поесть. Она проснулась от далекого одинокого воя собаки, а затем увидела чей-то силуэт, который крался меж спящих людей. С удивлением она узнала Шипа. Может быть, он просто хочет облегчиться? Или забраться к ней в постель? Но Шип пробрался через весь лагерь к границе и вышел на открытую равнину. Высокая последовала за ним, но дошла только до ограждения из факелов и ветвей акации, где сидели на страже Улитка со Скорпионом. Она стала ждать возвращения Шипа. Он не вернулся к рассвету, а семья должна была идти дальше.
Прошло четыре дня, Шипа все не было, и Высокая молча плакала в своем гнезде: она боялась, что Шип погиб, и не понимала, почему он ушел из семьи, которая так его полюбила. Страсть, которую она начала к нему испытывать, сменилась болью и страданием — чувствами, которые не приходилось прежде испытывать молодой женщине.
И вдруг он появился — они увидели, как он стоит на кочке на фоне заходящего солнца, размахивая руками и подпрыгивая. Семья поняла, что своими звуками и жестами он подает им добрый знак, и побежала к нему. Он поманил их за собой, и они толпой пошли за юношей вдоль изогнутого речного русла, высохшего и обезвоженного, затем перешли через холм, вдоль узкого скалистого каньона, взобрались на небольшую возвышенность, и тогда он с гордостью показал им свою находку.
Это была целая роща тамариндовых деревьев. И все тамаринды были съедобны.
Люди, как саранча, окружили высокие ветвистые деревья, срывая мясистые стручки, разрывая листья, сдирая кору и набивая рты. Свежие фрукты утолили жажду, а кора — голод. Разжигающая Огонь разожгла костер, и все побросали тамариндовые семена в горячие камни, чтобы съесть их позднее.
