От парома до ближайшего метро Эдвин ехал на такси, потом по Серой ветке на север до 47-й улицы, затем пересаживался на Легкую ветку, потом на Скоростную, а дальше на линии АБВ и ЭЮЯ. Его жизнь – ежедневные поездки из пригорода в город и обратно, каждый день алфавит все тот же. Иногда хотелось выйти из круга, полететь вверх и прочь отсюда, прочь от слов, прочь из города, в страну грез. Прочь от мыслей и проблем, что неизбежно приходят с ними.
Дом Эдвина отличался от соседского только номером (668, «сосед зверя», как он сам любил говорить) и ярко-желтыми ставнями на фасаде.
Дженни – моложе, умнее и симпатичнее Эдвина – работает интернет-консультантом в брокерской компании из другого штата и почти не выходит из гостевой спальни (ныне это полностью укомплектованный виртуальный офис), перемещая туда-сюда пакеты электронной информации. Эдвин и Дженни живут в мире слов, однако разница пространств хоть и тонка, но ощутима. Эдвин имеет дело с бумагой, на которой пишут черным по белому, буквы – словно дыры, пробитые в поверхности, они являют тьму на другой стороне. Сквозь такие слова Эдвин ежедневно бредет, увязая. Слова Дженни светятся зеленым. Зловеще сияют, подобно точкам на экране радара, лучатся, мерцают и бегут по экрану монитора, скользят по телефонным проводам, просачиваются в серверы, живут в оптических кабелях.
– Слушай, ведь можно поменять настройки, – сказал как-то Эдвин. – Вместо зеленых будут черные на белом.
Но Дженни только улыбнулась:
– Мне нравится, когда мои слова светятся.
Дженни работает дома, то есть у нее – уйма свободного времени. Поэтому у кота Пуси всегда чистый ящик. Поэтому в туалете холла регулярно обновляются освежители (им никогда не пользуются, он для помета гостей). Поэтому безделушки, все эти хобби, бесконечные диеты и терапевтические курсы мета-витаминов. Жена Эдвина щедро финансирует половину местных врачей-шарлатанов.
Дженни верит. Неважно, во что, – просто верит. Любая случайность для нее – знак свыше, обычное совпадение – предзнаменование великих событий. Когда они покупали китайскую еду, она водила рукой над печеньями с предсказанием, ловя вибрации, прощупывая течение вселенной. «Да это просто печенье! – хотелось крикнуть Эдвину. – Их штампуют в Ньюарке. И пакуют в пластик, черт возьми». Но он молчал. Эдвин в глубине глубин души боялся Дженни. Она одурачила всех, но только не его. Он-то знал, что у нее внутри стальной клинок. Она – то засахаренное яблоко, о котором городские легенды и байки на Хэллоуин гласят, будто у него внутри спрятана бритва. Эдвин понимал, что напороться на лезвие – лишь вопрос времени.
И вот он опять дома. Четыре ступеньки, ключ в замочную скважину, плечи поникли. Эдвин напоминал Вилли Ломана, только помоложе и не такой представительный. (Ломан обычно не выходил на сцену в птичьем помете и яичной скорлупе. По крайней мере, не в той постановке, что видели Эдвин и Дженни. «Да это же я, – сказал потом Эдвин, – я через двадцать лет». «Ерунда, – ответила жена. – Он гораздо ниже ростом».)
Эдвин снял пальто. Потом галстук. Посмотрелся в зеркало: лицо осунулось, глаза – словно дырки, прожженные в дешевом линолеуме. «Надо было идти в писатели, – подумал он. – У меня дар к сравнениям».
Он с таким нарциссическим вниманием изучал свои попранные жизнью черты, что не сразу заметил желтую бумажку в нижнем углу зеркала. Это была самоклейка и она гласила: «Улыбнись! Ты лучше, чем думаешь».
Какого ч…
– Привет, милый! Рано ты сегодня! – Жена лилово-розовой вспышкой эластика проскочила из кухни в гостиную. Доносились слабые монотонные звуки, гипнотический напев: «И раз, и два, и три, веселее, веселее!»
Их кот – кот Дженни, – заинтригованный запахом тухлой рыбы и пищевых отходов, потерся о ноги Эдвина, урча и подергивая хвостом.
– Уроки не впрок, да? – Эдвин пнул кота по коридору. Тот заорал и исчез, просквозив среди ножек мебели серебристой рябью.
Идя по коридору, Эдвин обнаруживал на пути все больше и больше желтых бумажек – просто фейерверк мотивационных посланий. «Помни: ты настолько хорош, насколько сам считаешь! Даже еще лучше!» «Познать жизнь – первый шаг в познании любви». «Да, ты это сможешь! Да, ты это сделаешь!»
Что за черт?
Он сорвал одну бумажку. На ней бодрым почерком было написано: «Ты не забудешь похвалить себя сегодня?»
– Лю! – позвал он, входя в гостиную. (Дженни считала, что это сокращение от слова «любимая». На самом же деле – от «людоедки».) – Лю, – повторил он, – что это за хрень?
– Я не толстая? – Она качала пресс, высоко подбрасывая колени, но остановилась и посмотрела на него. Однако блестящие темно-рыжие волосы, стянутые резинкой, подпрыгивали еще долго. Какая же она толстая? Дженни стройная. Подтянутая. Ей с трудом удавалось нарастить достаточно целлюлита, чтоб было о чем беспокоиться. За это подруги не слишком ее любили. – Я так растолстела. – Некоторые любят напрашиваться на комплименты. Но Дженни за комплиментами высылала целые флоты либерийских глубоководных тральщиков.
Что же ты не спросишь, почему я весь в птичьем дерьме и от меня воняет помойкой? Тебе неинтересно, почему я так рано вернулся? Как умудрился в одночасье отправить на дно свою карьеру?
– Ты совсем не толстая, – сказал он в 327304-й раз. – Совсем не толстая.
– А как шотландка? Не толстит меня?
– Шотландка?
– Ну да, шотландка. Только честно. Что ты думаешь насчет шотландки?
– Что я думаю? Что я думаю ? Да ни хрена я о ней не думаю. Ты испортила мне жизнь. Зачем я только женился на тебе, на такой мегере, на такой стерве? – На самом деле, конечно, он так не сказал. Эдвин побаивался Дженни, поэтому ответил: – Шотландка тебе очень идет.
– Честно? Ты же не просто от меня отмахиваешься? Сегодня я просто чувствую себя толстой. Даже не знаю почему. Такое ощущение. Значит, не поправилась, точно?
Эдвин вздохнул:
– Писательница Бетти Джейн Уайли однажды сказала: «Многие люди считают, что заживут полной жизнью, стоит им лишь сбросить десяток фунтов».
– Да, – сказала Дженни, – это правда.
– Что правда? – Эдвин ответил раздраженно, хотя не собирался. – У тебя неточный синтаксис. Правда, что люди так считают, или правда, что это действительно правда и жизнь станет полной, стоит сбросить десять фунтов?
– Не знаю. И то, и другое, наверное. Вот, смотри, самоклейки. – И она протянула ему упаковку.
– Я как раз хотел спросить, что…
– Вихрь, – ответила она таким тоном, словно это все объясняло. И в самом деле: на кофейном столике с гордым видом возлежал номер журнала «Вихрь» за этот месяц. И, конечно же, на обложке заголовок: «Лучше жить лучше по самоклейкам!»
– Пишешь себе на бумажках мотивации и развешиваешь их по дому, как записки.
– Зачем?
