— Ну, как дела? — весело поинтересовался он.
— Дела идут отлично, — сказал я, потому что не собирался ничего рассказывать этому сопляку.
Лимбуржец сообщил, что навел справки в разных местах, созвонился даже с посольством в Москве, и вот выяснилось, что в списках участников проектов «Тасис» моего имени нет. Мне показалось, что его заявление звучит довольно оскорбительно.
— Это что за инсинуация, сударь?
— Вовсе нет, ничего подобного.
Он стал испуганно отнекиваться, и с этой минуты полностью оказался в моих руках.
Вот негодяй, я же ему в отцы гожусь! Он принялся оправдываться, дескать, «я хотел, вернее, дело в том, что с вами желает переговорить консул. По поводу нынешнего кризиса… Он пишет какой-то рапорт в Гаагу… о реальном положении вещей… Ну и… как говорится, одна голова хорошо, а две лучше… Одним словом, какую организацию вы представляете?» — наконец спросил меня напрямик этот шелкопер.
— Я выполняю секретную миссию, — сердито буркнул я и попал в яблочко.
Я прямо-таки физически почувствовал, с каким удовлетворением были восприняты эти слова моим абонентом на том конце провода.
— А то зачем, как вы думаете, я живу в гостинице «Октябрьская»? Мое пребывание в этом городе не должно слишком бросаться в глаза.
— Значит, вас финансируют спецслужбы Парижа?
— Да, Парижа, — подтвердил я.
— Понимаю, господин Либман, понимаю…
Его голос задрожал. (Что я и говорил, сопляк — он превратился в тающий воск у меня в руках). Он сообщил, что завтра в половине седьмого меня ждут в резиденции на Английской набережной. «Вам известно, где это находится? Проехать весь Невский до конца, затем свернуть налево, затем мимо памятника Фальконе и дальше… вы увидите голландский флаг, он всегда там реет».
Как только я положил трубку, я ощутил застывшую на моем лице улыбку. Механическим шагом, словно деревянная кукла, я отправился в ванную комнату получше рассмотреть в зеркале эту странную улыбку. Я был в двух шагах от обморока. Что это со мной случилось? Поросль черных как смоль курчавых волос покрывала мой подбородок, щеки и верхнюю губу. Сколько времени я не брился?
В холодном поту я проковылял к платяному шкафу, порылся в чемодане… синий костюм..? Где тот самый синий костюм, который был на мне в злосчастный вечер моего знакомства с Соней…? Стоп, минутку, сейчас никаких Сонь…! Завтра мне на прием к консулу, но в чем? Костюм весь мятый, брюки забрызганы грязью. К тому же я обнаружил, что у меня не осталось ни одной выглаженной рубашки.
— Завтра вечером вас будут ждать в половине седьмого.
Ждут, видите ли… И даже не поинтересовались, удобно ли это мне, это с моей-то напряженной программой! Молокосос! Я подошел к телефону и набрал две семерки, номер дежурной по этажу.
— Алле, — прохрипел я, — с Вами говорят из 961-го номера.
— Надо же, какое совпадение, — (на проводе, якобы, была напарница Иры, но я узнал знакомый простуженный голос.) — Я как раз собиралась вам звонить. Вы не оплатили счет за эту неделю. Главный администратор просит вас завтра утром зайти к нему в кабинет. Вы ведь знакомы с Иваном Ивановичем?
— Да, но, то есть…, — промямлил я, и моему взору вновь предстала его отвратительная волчья башка.
— Когда будет Ира? — мягко поинтересовался я.
— На личные вопросы мы, к сожалению, не отвечаем, — прозвучало в ответ, и тут я взорвался.
Боже, как же я разозлился! Я швырнул трубку и вылетел — сотрясая воздух — в коридор. Ира сидела на своем месте с замотанным горлом, уставившись в книжку в твердом переплете.
— Господин Либман! — Она смотрела испуганно, и в ее глазах отразилось то же, что читалось в глазах моей матери всякий раз, когда она слышала позвякивание отцовского ключа в замочной скважине входной двери — неподдельный бессильный ужас.
— Ира… — заикаясь, прошептал я, сгорая от стыда.
Затем эта гриппующая особа отвела меня обратно в номер. Она мурлыкала что-то утешительное. «Почему вы так волнуетесь из-за пустяков?» Я улегся на постель, сделав сперва несколько глотков водки — прямо из горлышка. Это меня очень подбодрило. Я наблюдал (я хорошо это запомнил), как Ира, у которой появилось как будто сразу шесть рук, принялась рыться в шкафах — казалось, что забарахлил затвор моего зрительного аппарата. Я скомандовал себе: «Янтье, сосчитай до трех!» Но длилось это целую вечность!
К вечеру того же дня все мои вещи лежали в шкафу отпаренные и отглаженные. Я подумал: «Случись меня сегодня хоронить, я отойду в мир иной чистым и опрятным. И о чем это я, правда, так волновался?»
8
На следующий день я проснулся рано. Я дал себе зарок: целый день ни капли спиртного — Янтье Либман, не усугубляй своего положения. Но от такой длинной перспективы, весь день ни капли водки, меня к полудню начало трясти. Надо бы пройтись, длинная прогулка мне совсем не помешает.
Стояла изумительная погода. Я шел вдоль Фонтанки к цирку со стеклянной крышей, это красивое здание построено еще в прошлом веке, вначале я спутал его с оранжереей, из-за сложной стальной конструкции, поддерживающей его изнутри. Перед входом в цирк стоял армейский фургон, из него по металлическому настилу чинно спускался слон. Его действиями руководила хрупкая девчушка с нагайкой в руке, с растрепанной копной волос и голосом, как у сержанта. Перед тем как прошествовать в боковые двери здания, слон победно задрал хобот. Это было веселое зрелище!
Приближаясь к леденцовой церкви, я подумал: «А что, если сегодня вечером консул спросит меня о моей работе? Секретная миссия. Спецслужбы Парижа. Чего ему от меня надо? И дернуло же меня! Придумал, нечего сказать, на свою голову. Лгать дипломату — это все равно что государственная измена? Я и глазом моргнуть не успею, как меня, на основании того или иного соглашения, выдворят из страны. И это станет моим смертным приговором, невероятно, но факт. Мое сердце бешено колотилось, от охватившего меня головокружительного отчаяния. Можно было, конечно, позвонить и отказаться. Меня ведь никто ни к чему не принуждает. Еще этого не хватало!» Я начал кругами ходить вокруг церкви — на меня подозрительно посматривали бродяги и спрятавшиеся за изгородью уличные художники в черных кафтанах с лицами, как у Мессии.
Боже Правый, раз так, пропущу хотя бы стаканчик пива, сказал я наконец сам себе, сдвинул на лоб солнечные очки и спустился по ступенькам в кафе «Чайка».
Наконец-то, впервые за долгое время, судьба оказалась ко мне благосклонна. За стойкой бара сидел мужчина с синим, как губка, лицом; по его беспокойно бегающим глазам пьяницы было заметно, что первым начать разговор он стесняется. Оказалось, что это немец, журналист, редакция его газеты находится в Москве. Он сообщил мне также ее название — что-то такое «Баварское», — но что, я уже позабыл. (Кроме нашей местной газетенки и вестника общества охраны памятников природы, — все его номера я бережно храню на чердаке — мы с женой никогда ни на что не подписывались. «Держись подальше от статистики» — это мое правило). Он только что примчался в город на ночном экспрессе, в связи с кризисом. Я сообщил ему, что я голландец, но что моя бабушка со стороны отца родом из Кельна. Случайно сам он оказался родом из Ахена, города, расположенного по соседству с Кельном.
