Улица лежала в ранних вечерних тенях. Жаркий ветерок колыхал листву на деревьях, окаймляющих широкую кирпичную дорожку возле дома. Построенного ее предками еще до Гражданской войны. Доставшегося ей в наследство от родителей.
Единственный способ остаться в своем уме, когда весь мир помешался, — сохранить порядок вокруг, занимаясь повседневными делами.
Лейн посмотрела на сына, которому посвятила жизнь. Уже не мальчик, еще не мужчина. Четырнадцатилетний, настолько хрупкий и уязвимый, насколько могут быть только очень юные, невинные. Ее бедный милый ребенок. Уже не невинный. Кент отнял у него невинность, когда бессердечно лишил его корней и безжалостно поколебал его самосознание.
— Чей я сын? — спросил он, лежа в ее объятиях и плача в день гибели Кента.
— Ты мой, — ответила она. — Мой.
— Наша жизнь никогда уже не будет больше нормальной, так ведь? — Голос Уилла дрожал от волнения. Уже низкий, хрипловатый, как у его отца.
Когда Уилл сплетал длинные, тонкие пальцы и принимался сгибать их и разгибать, Лейн наблюдала за этой нервозной манерой и вспоминала другого молодого человека, который совершал те же движения пальцами, испытывая волнение или неловкость.
— Ты прав. Наша жизнь больше не будет прежней, —ответила она. — Но мы когда-нибудь забудем о случившемся и…
— Почему не позволяешь мне сказать правду о том, что произошло в тот день? — Уилл взглянул в глаза матери.
— Ты не знаешь, что тогда произошло. Полицейские понимают, что потрясение от смерти Кента вызвало у тебя частичную потерю памяти.
— Я знаю, что ты не убивала па… Кента. Мы оба знаем, что тебя даже не было там, когда я обнаружил его мертвым. — Черные глаза Уилла увлажнились. — Разреши мне сказать шефу Лоулеру то, что я помню.
— Нет! — Лейн взяла его большую руку в свою маленькую и ободряюще сжала. — Уилл, мы уже не раз говорили об этом. Если скажешь Лоулеру то, что помнишь, создастся впечатление, что Кента мог убить ты. А мы знаем, что это невозможно, правда?
— Так ли, мама? Знаем ли? Если я ничего не могу вспомнить после того, как нанес ему удар, то как…
— Ты один раз ударил Кента, — напомнила Лейн Уиллу. — Один-единственный. Ты помнишь, как отбросил после этого биту. А вскрытие ясно показало, что Кента били и били. Кто-то подобрал твою бейсбольную биту и убил его. — Взяв Уилла за плечи, она с силой затрясла мальчика. — Слышишь? Ты не убивал его?
— А кто же тогда?
Встав на цыпочки, чтобы дотянуться до подростка, Лейн обняла его.
— Не знаю. Но уверена, что не ты.
— А я уверен, что не ты. — Он пылко, крепко обнял мать.
Лейн погладила его темные прямые волосы, касавшиеся воротничка рубашки. Они напоминали шелк. Блестящие, мягкие, почти иссиня-черные в льющемся из окон вечернем свете.
Она мягко оттолкнула его.
— Почему не поможешь Лилли Мэй наводить порядок в кухне? Она была бы рада твоему обществу.
— Я извинюсь перед ней. Она в последнее время много вынесла из-за меня и не заслуживает моего гнева.
Губы Уилла изогнулись в улыбке. Лейн погладила его по щеке, потом слегка подтолкнула к двери.
— Не заслуживает, — согласилась она. — Лилли Мэй страдала не меньше нас с тобой. И она никого на свете не любит так, как тебя.
— Да, знаю. Я… я…
— Иди помоги ей. Можешь ничего не говорить. Она поймет.
Когда Уилл ушел на кухню, Лейн опустилась в громадное кожаное кресло, где любил сидеть ее отец. Она все еще тосковала по родителям и, видимо, всегда будет тосковать. Смерть отца из-за нелепого несчастного случая по вине пьяного водителя напоминала ей, что человеческая жизнь очень коротка и очень, очень драгоценна. Выйдя из вызванного горем отупения после смерти Билла Нобла, она осознала две вещи. Во-первых, что ее мать, после полученных в автокатастрофе травм ведущая чуть ли не растительный образ жизни, нуждается в постоянной заботе. Полтора года она, Лилли Мэй и несколько персональных медсестер заботились о всех потребностях Селесты Нобл. Она тихо скончалась во сне, когда дочь сидела рядом. Во-вторых, что нельзя продолжать жизнь в браке с Кентом. Они оба были несчастны, и Кент с каждым годом становился все более несносным. Он не бил ее, но донимал словесно, превращая их жизнь в ад. И где-то в душе ее таился страх перед ним, потому что она не могла забыть, как однажды Кент обошелся с ней.
Хотя Кент был не лучшим отцом, он любил Уилла, а мальчик обожал Кента, подобно многим мальчикам, боготворящим отцов. Обожание Уилла кончилось, едва он услышал, как Кент бранит ее.
А любовь Кента к Уиллу — в тот день, когда он получил письмо Шарон Хикмен.
Почему Шарон не унесла свой секрет в могилу? Почему, умирая, ощутила угрызения совести? Может, она и облегчила собственное бремя вины, но тем самым обрекла на адскую жизнь всех остальных. Уилла. Кента. Лилли Мэй. Ее. И даже родных Кента.
Лейн с детства учили, что лгать грешно. А грехи требуют наказания и искупления. Она не представляла, каким тяжелым будет наказание за их ложь. И каким дорогим искупление. Уилл был невинным ребенком, который не должен страдать за грехи взрослых. Но он страдал больше всех. Терял все. Он уже лишился единственного отца, которого знал. А теперь, если ее арестуют, будут судить за убийство Кента и признают виновной, лишится и матери.
В тихом доме отчетливо раздался мелодичный звонок в дверь. Лейн поднялась и пошла к прихожей.
— Я посмотрю, кто там! — крикнул Уилл, выбежав из кухни.
Лейн кивнула и повернулась, направляясь обратно в комнату. Но что-то остановило ее. Какое-то сжатие в животе, какое-то предчувствие — что-то неладно. Она оглянулась, когда Уилл открыл парадную дверь.
— Добрый вечер, — послышался низкий, хрипловатый мужской голос. — Лейн Нобл по-прежнему живет здесь?
— Да, но теперь она Лейн Грэхем, — ответил мальчик. — Кто вы?
— Уилл! — пронзительно крикнула Лейн. Когда сын обернулся, явно испуганный, то отступил чуть вправо, открыв ей вид на переднее крыльцо. Дверной проем заполнял собой рослый, плечистый мужчина в желто-коричневой ковбойской шляпе. Он переменился. Стал старше. Крохотные морщинки окружали его глаза и губы.
— Что такое, мама? — спросил Уилл.
— Ничего, — ответила она. — Этот человек приехал повидаться со мной. Иди на кухню, скажи Лилли Мэй, пусть сварит еще кофе.
Уилл неуверенно повиновался, оставив ее наедине с призраком из прошлого.
— Привет, Лейн, — сказал мужчина.
— Привет, Джонни Мак.
Глава 6
— Кто там у парадной двери? — спросила Лилли Мэй.
— Не знаю. Какой-то рослый человек в ковбойской шляпе, — ответил Уилл. — Мама сказала, он приехал повидаться с ней, и отправила меня передать вам, чтобы вы сварили еще кофе. Интересно, кто он?
