Они сели за столик у окна, сквозь которое был виден освещенный парк и отражающаяся в бассейне луна. Ужин в обществе Нортона действительно превратил этот вечер в особенный, совершенно не сравнимый со вчерашним. Двадцать четыре часа назад она еще даже не была с ним знакома. Их первая встреча была далека от идиллии. Если бы кто-нибудь сказал ей тогда, что она примет приглашение на ужин от этого неприязненно настроенного мужчины, который был так резок с ней, она бы не поверила. И вот они вместе за столом при свечах, и ей приятно находиться в обществе Нортона Брента, приятно настолько, что это граничит с безрассудством.
Она постаралась отогнать от себя эту мысль и приступила к омару, который был подан вслед за дыней и сырокопченой ветчиной. Ее вспугнул неожиданно прямой вопрос Нортона о том, есть ли в ее жизни мужчина.
— Нет, — помедлив, сказала она.
— Вы ответили не сразу. Почему?
— Я хотела добавить — не сейчас.
— В жизни такой женщины, как вы, тем более достигшей вашего возраста, должны были быть мужчины, — сказал он, откидываясь на спинку стула.
— И каков же мой возраст, по вашему мнению? — весело отреагировала она.
— Вы говорили, что Китти сейчас двадцать и что, когда вам было девятнадцать, ей было десять. Почему вы так удивлены?
— Я не ожидала, что вы так внимательны к деталям, — сказала она, улыбнувшись. — Впрочем, я все равно не стала бы скрывать. Если хотите знать точно, в сентябре мне будет тридцать, но мой возраст волнует меня в последнюю очередь.
— Вполне возможно. Я старше вас на девять лет, но еще не считаю себя развалиной.
Эти слова невольно развеселили ее, лишь только она взглянула на его долговязую фигуру.
— Что вас так рассмешило? — спросил он.
— Я просто подумала, что трудно вообразить что-нибудь менее разваливавшееся.
— Спасибо, мада-ам, — сказал он, нарочито растягивая слова, и наклонился вперед. — Скажите, Диана, почему, когда я спросил вас, всегда ли вы носите зеленое, на вашем лице появилось такое странное выражение?
Она помедлила с ответом.
— Один близкий мне человек верил в одну-единственную плохую примету. Он насмехался по поводу пятницы тринадцатого числа и проходил под лестницей, но был твердо убежден, что зеленый цвет приносит ему несчастье. Однажды он попал в тяжелую аварию, когда ехал на зеленой машине, и с тех пор возненавидел зеленый цвет.
— А как насчет ваших глаз? — с любопытством спросил Нортон.
— Поскольку их цвет нельзя было изменить, он примирился с ними, — с иронией сказала Диана, — но устраивал скандал, если я покупала что-нибудь зеленое, поэтому мне пришлось от этого отказаться, что облегчило нашу жизнь. Я думаю, что теперь я ношу зеленое отчасти как символ своей независимости.
— Вы любили этого парня?
— Да, когда-то.
— А сейчас?
— Нет.
— Вы еще встречаетесь с ним?
— Нет.
— Другими словами, это не мое дело!
— Не совсем так. Просто я не люблю обсуждать эту тему. Ну а вы? — решительно спросила она. — У вас есть кто-нибудь?
— Сейчас нет. В течение нескольких лет рядом со мной была одна женщина, но потом мы решили расстаться. Конечно, после этого у меня были другие, не столь долговечные связи, я ведь не монах, да и мой бродячий образ жизни не способствовал постоянству. Теперь, разнообразия ради, я решил обосноваться в штаб-квартире в Британии и посылать в командировки других, вместо того чтобы ездить самому. В последнее время у меня появилось желание пустить корни, жить на одном месте и не открывать чемодан от отпуска до отпуска.
— Вам не будет скучно?
— Пока не знаю. Время покажет.
Подошел официант, предлагая им десерт.
— Я буду только кофе, — сказала Диана. — Не могли бы мы выпить его здесь?
— Если хотите, то да, — заверил ее Нортон, оглядывая зал, который к этому времени был почти пуст.
— Вы полагаете, они предпочли бы, чтобы мы пили кофе в баре?
— Не знаю, — спокойно сказал он. — Если вы хотите пить кофе здесь, мы останемся за этим столиком так долго, как вам будет угодно.
За беспечной беседой, поддержанной хором сверчков, стрекотание которых доносилось из благоухающего ночными ароматами парка, Диана совершенно расслабилась. Наконец ей стало жаль официантов, ожидающих, чтобы убрать со стола, и она предложила прогуляться.
Они медленно шли по освещенной фонарями аллее парка, украшенной статуями, белеющими среди зелени.
— Сегодня такой чудный вечер, что было бы обидно сразу идти спать, — сказала она.
— Скажите, у себя дома, в своей квартире, вы живете одна? — спросил Нортон.
— Да.
— И вам никогда не бывает одиноко?
Они вошли в круг света, падающего от фонаря, и она посмотрела на него с безмятежной улыбкой.
— Конечно, бывает. Но никогда настолько, чтобы возникло желание вновь разделить с кем-нибудь жизнь. Кроме того, меня навещает папа, да и Китти тоже. И потом у меня есть друзья.
— Для женщины вроде вас все это звучит очень грустно, — отметил Нортон.
— Что вы имеете в виду?
Нортон немного помолчал, пока они пересекали темный участок между двумя пятнами света.
— Вы очень красивая женщина, Диана, и к тому же умная. Мужчины должны просто увиваться вокруг вас.
Диана внимательно посмотрела на него.
— Да, у меня есть друзья-мужчины, которые время от времени приглашают меня пообедать или поужинать. Я плачу им тем, что иногда угощаю обедом у себя дома, но этим все и ограничивается.
— Я говорил не об этом. Мне кажется очень странным, что такая привлекательная женщина, как вы, ведет жизнь, которая более подошла бы для дамы лет на сорок постарше.
Диана откинула голову и засмеялась.
— Поверьте, меня вполне устраивает моя жизнь.
— И вы никогда не думали о замужестве?
— Нет, — сказала она и, пожав плечами, добавила: — Поскольку после того, что произойдет завтра, мы вряд ли когда-либо встретимся снова, я думаю, что не будет ничего страшного, если я скажу, что умолчала об одной важной детали, касающейся человека, который ненавидел зеленое. Я была замужем за ним.
— Были? Вы разведены?
— Нет. Я вдова.
— Черт, простите, — сказал он, нахмурившись, и взял ее за руку. — Я не думал, что пробужу печальные воспоминания.
— Вы этого и не сделали, — сказала она откровенно. — Замужество было катастрофой. Мы поженились поспешно и почти сразу начали в этом раскаиваться до такой степени, что, когда Энтони умер, я испытала лишь чувство избавления.
