— Господи боже, не ори ты так, — просит Банни, поморщившись. После чего он встает, качается на незнакомых ногах и чувствует, как вся любовь мира проносится по его кровотоку.
— Мать твою, ну я и набрался, — говорит он, стоя посреди комнаты в одних трусах. — У нас еда какаянибудь есть? Банни-младший открывает рот, снова его закрывает и разводит руками в стороны, что означает “Я не знаю”, после чего говорит грустным голосом — таким, какой полагается в печальные времена:
— Я не знаю.
— Ну, так давай посмотрим! — говорит Банни и, исполняя что-то похожее на танец плодородия, двигается в направлении кухни.
— Черт, я бы сейчас съел целую корову! — восклицает он. Банни-младший, который любит своего отца, складывает губы в кривую улыбку и говорит:
— Я тоже, пап! Он идет вслед за отцом в перевернутую вверх дном кухню, где, как и в гостиной, все разбросано, рассыпано и разбито.
— Да, знаешь, я бы даже двух коров съел! Банни открывает буфет и в притворном ужасе отскакивает назад.
— Господи боже, да там внутри обезьяна! — после чего вынимает из буфета коробку шоколадных хлопьев, гремит ею у себя над ухом, поворачивается к холодильнику и открывает его. Он замечает, что из магнитных букв, последние лет пять украшавших дверцу холодильника разноцветной бессмыслицей, кто-то сложил слово: “отсос”, и Банни, открывая бутылку молока и принюхиваясь, размышляет, кто бы мог это сделать.
— Вообще-то, Кролик, я бы съел сейчас целую чертову стаю!
— Стадо, — поправляет его мальчик.
— Ага, и стадо — тоже. Они садятся друг напротив друга, склоняются над тарелками и с чрезмерным выражением восторга едят хлопья.
— Что за ключ-то? — спрашивает Банни.
Рассеянный, безразличный, как робот, весь следующий день Банни проводит за организацией похорон и телефонными разговорами с кучей народу — всем не терпится узнать, что случилось, и выразить свои соболезнования. Собираясь позвонить матери Либби, миссис Дорис Пеннингтон, Банни взмок с ног до головы и в целом чувствовал себя примерно так, как чувствует человек, стоящий на табуретке с петлей на шее. Полнейшее презрение этой женщины по отношению к зятю зародилось давным-давно, почти девять лет назад, когда Либби впервые ушла из своей супружеской квартиры и в слезах примчалась домой к матери, обнаружив залитые спермой женские трусики (не ее) на заднем сиденье старой “тойоты” Банни. Грохочущая тишина, с которой миссис Пеннингтон приняла трагическую весть, волной откатилась обратно и разбилась о Банни, и теперь он сидел, с тяжелыми веками и прижатым к уху телефоном, и еще очень долго слушал голоса духов и призраков внутри телефонной трубки — и не сразу заметил, что из нее давным-давно раздаются гудки. Банни нисколько не сомневался, что в звуках телефонного сигнала слышатся отдаленные ритмы голоса его жены. Ему показалось, что она чтото пытается ему сказать, по костям пробежал холодок. Банни со звонким стуком защелкнул телефон и сидел, заглатывая ртом воздух подобно выброшенной на берег рыбе.
В эти дни Банни совершал небывало частые и длительные визиты в ванную комнату, где дрочил с такой сосредоточенной свирепостью, что это было круто даже по его меркам. Сейчас он сидит на диване с большой порцией виски, и его член внешне и по внутренним ощущениям напоминает предмет, с которым произошел ужасный несчастный случай — например, мультяшный хотдог, предпринявший неудачную попытку перейти через дорогу, полную машин.
Мальчик сидит с ним рядом, и кажется, будто их двоих, как фигурной скобкой, охватило какое-то общее отупение. Банни-младший бессмысленно таращится в энциклопедию, которая лежит раскрытая у него на коленях. А его отец на автомате смотрит телевизор, курит сигарету и пьет виски.
Через некоторое время Банни поворачивает голову, смотрит на сына и отмечает, что тот довольно странно пялится в эту свою энциклопедию. Он видит сына, но не может окончательно поверить в то, что он действительно здесь есть. Чего этому парню вообще надо? Что с ним положено делать? Кто он? Банни чувствует себя погасшим вулканом, безжизненным и парализованным. Да, думает он, настоящий погасший вулкан — со странным мальчишкой, за которым надо приглядывать, и исковерканной сосиской вместо члена.
Банни оглядывает гостиную. Он предпринял вялую попытку разгрести завалы и вернуть в квартиру хотя бы подобие порядка. А пока он этим занимался, обнаружился масштаб ущерба, причиненного дому его женой. Например, он нашел свои компакт-диски с Аврил Лавинь (ням-ням), Бритни (ням-ням) и Бионсе (ням-ням) в сливном бачке унитаза — они плавали там в воде; пленка пиратской записи с Томми и Памелой (подарок его босса, Джеффри) была вырвана из кассеты и нарядной бахрамой свисала с люстры в спальне; было также предпринято несколько неудачных попыток прикрепить к стене портретный снимок самого Банни, сделанный на корпоративной пьянке в баре “Фитилек”, — прикрепить фотографию к стене планировалось с помощью вилки, которую неоднократно втыкали в лицо Банни, от чего на стене в ванной отпечаталось истерическое послание на азбуке Морзе: точка-точка-точка, тире-тире-тире, точка-точка-точка — “чтоб ты сдох”.
Банни догадывается, что все эти знаки — слова какого-то особого языка обвинения. Его снедает чувство вины, но он не знает, в чем именно виноват. Себе самому он кажется жертвой. Черт побери, у нее же с головой было не в порядке. Страдала от депрессии. Доктора так и говорили. Наверняка все дело в том, что не сработали какие-нибудь там ее синапсисы или что-нибудь вроде того. И все равно ощущение такое, как будто бы это какая-то личная чертова обида, а тут еще и стук в дверь.
Банни идет открывать, и с порога его приветствуют два социальных работника — Грэм такой-то и Дженнифер такая-то. Они совершают этот визит без предупреждения и по собственной инициативе, потому что хотят узнать, как Банни и его сын справляются без миссис Манро. Банни рад, что попытался привести дом в порядок. Жаль только, что он не слишком трезв. — Здравствуйте, молодой человек, — говорит Дженнифер Банни-младшему, и мальчик отвечает ей едва заметной улыбкой. — Не возражаете, если мы немного побеседуем с вашим отцом?
Банни-младший кивает, берет энциклопедию и уходит к себе в комнату. — Какой очаровательный мальчик, — говорит женщина и садится напротив Банни. С ней в комнату входит призрак духов, которые Банни прекрасно помнит, но никак не может опознать. — Мы не отнимем у вас много времени, — говорит Грэм, но произносит он это таким тоном, будто испытывает к Банни неприязнь и хочет его в чем-то обвинить.
Грэм — высокий мужчина с огромной круглой головой, вид у него агрессивный, и к тому же лицо сильно обгорело на солнце и стало похоже на живой знак “стоп”. Он усаживается позади Дженнифер: ноги напряжены, носки ботинок смотрят в стороны — грустная пародия на убийцу из Штази. Он сообщает, что выступает здесь в роли модератора, или медиатора, или кого-то там еще, но Банни не очень-то слушает. Он смотрит на Дженнифер, которая, как ни крути, очень, очень хороша. Она на этой службе недавно, у нее голые ноги, а оделась она в льняную юбку и хлопковую блузку — надеялась продемонстрировать свое строгое, сугубо профессиональное отношение ко всему, что происходит, — но кого она пытается обмануть?
